Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Шапку не снял, вот тот, что закован в ручные и ножные кандалы, перед тем, что в золотых погонах, – будет бит. На поверку не встал – будет бит. В церковь не пошел – будет бит. Обратился и не назвал “Ваше высокоблагородие” – будет бит. Пришел с этапа, и креста нет на шее: в Бога не верует, царя не признаёт – будет бит. Пришел с этапа со 102-й статьей (за принадлежность к партии), на шее крест – будет бит – обманывать захотел, сам в Бога не верует и царя не признаёт, а крест надел. Подошел надзиратель к волчку, что в двери одиночки, и поглядел, а одиночник не заметил столь важного события: будет бит, нужно встать во фронт и руки по швам – так учат спиной видеть, есть ли кто у волчка или нет. Пол натер суконкой, блестит – заходит начальство и носовым платком проводит: пыль есть; будет бит. И не будет бит, когда палач заленится. Это единственный отдых. Или развлекаться станут: а ты ведь, Михайлов, ни за что не сшибешь его (заключенного) одним ударом с ног.

– Ну сказал, да я не таких сшибал.

– Ну ты х… не городи. Мы знаем, как ты сшибал.

– А ну давай на половинку?

– Идет?

Выводят из одиночки в коридор заключенного. Поставили его среди коридора. Со всех антресолей всех трех этажей одиночного трехэтажного корпуса смотрят глаза надзирателей: сшибет или нет? Заключенный не знает, зачем его вывели и что хотят делать с ним. Подходят те, кто поспорил, и один заговаривает, а другой сзади, развернувшись, ударяет что есть силы… Невольный крик падающего с ног заключенного сопровождается хохотом всех зрителей и похвалами по адресу выигравшего пари. А тот, что проиграл, шипит:

– Молчи, е… твою мать.

И, пиная его, велит вставать и идти в одиночку.

4. Цепь вопросов, цепляясь и разветвляясь во все стороны, осаждает, как враждебная армия, нащупав слабое место противника, устремляется, наседая всё с большей и большей силой.

Но нет, шутишь. И самопроверка началась. И слышу голос.

– Что ты знаешь о том, существует Бог или нет?

– Допустим, что я ничего не знаю. Пусть я буду чистым листом бумаги. “И заповедовал Господь Бог человеку, говоря: «От всякого дерева в саду будешь есть, а от древа познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь»” (Бытие, 2:16–17). Пойми. Главное понять, а всё остальное приложится. Когда, например, я пришел сюда с этапом без креста и меня стали наставлять в законе Божьем. Это в бане было. Раздели донага. Одежду, в которой пришел, взяли. Обыскали. Принимаются обыскивать меня самого. Старший Коробка. Ходит около меня… А я уже знаю…

Когда принимали других, пришедших со мной, около меня поставили надзирателя, и он начал меня обкладывать: “Безбожник, мать твою в переворот и т. д. Бога не признаёшь, крест не носишь, е… твоя мать? Ты знаешь, куда пришел? В Орел. А знаешь ли, что это? X… полосатый? У нас здесь все православные. Начальник отец родной, а ты мать твою сердце и т. д.”. Всё в этом роде.

Это продолжалось не меньше двадцати минут.

Так вот приступили к обыску.

– Ты Иван Иваныч? – Вожак вожаков на языке уголовных гнусавит старший, Коробка.

Делаю вид, что не понимаю, и говорю: “Нет, я Гавриил Ильич”.

– Да ты не дурак, – гнусавит в ответ.

Молчу.

– На обыск! – командует Коробка.

Иду в предбанник.

– Руки подними – командует надзиратель.

Поднимаю – заглядывает под мышку.

– Пальцы растопырь.

Растопырил.

– Залупу залупи.

Залупил.

– Яйца подними.

Поднял.

– Повернись.

Повернулся.

– Нагнись.

Нагнулся, а он лезет в задний проход пальцем. Не ожидал. Инстинктивный рефлекс – отскакиваю. Этого только и ждали. Коробка ударяет чем-то по голове, тяжелым. В голове звон.

– Нагнись, мать и т. д.

Нагибаюсь. Лезут в задний проход. Ну, теперь я уже не отскакиваю.

– Выпрямись.

Выпрямляюсь.

– Повернись.

Повернулся.

– Рот разинь.

Раскрываю рот.

А он лезет тем же пальцем в рот, и опять я невольно отдергиваю голову назад. И кто-то сзади ударяет по голове, а чем, не знаю. Поддаюсь вперед и невольно толкаю надзирателя. Тот кричит:

– Разинь рот, мать твою и т. д.

И ударяет кулаком в переносицу – вышиб слезы. Раскрываю рот. Лезет в рот, шарит, стою спокойно. Обыск окончен.

Подходит Коробка и гнусавит:

– А кандалы-то у тебя хорошие.

Это действительно верно. Уголовные за такие кандалы платят. Они длинные, кольца большие, тонкие. Легкие. Широкие хомуты и высокие подкандальники. Мне они ничего не стоят. В Бакинском централе меня заковали. Уголовные ко мне относились с удивительным уважением за беспрестанную борьбу с администрацией и за мои побеги из Сибири – “карынец”, и когда меня привели заковывать, то кандалы и подкандальники были уже отобраны и отложены.