Владимир Шаров - Царство Агамемнона

А когда после войны, в январе сорок шестого года, Сметонин скончался, выяснилось, что его и в землю закопать не на что. Самый дорогой адвокат Москвы, а денег, чтобы нанять катафалк, ни у кого не допросишься. Хоронили за общественный счет, всё оплатила Московская городская коллегия адвокатов. Впрочем, народу было полно, среди московских адвокатов, как его – немногих уважали. На Троекуровском кладбище, где у Сметониных был свой участок, – венки, цветы, людей собралось душ триста, не меньше, коллегия чуть не в полном составе пришла. Другой народ тоже, так что, как ни посмотри, хоть и без поминок, но проводили хорошо.

Ну вот, а что зарабатывал Сметонин, издерживал не только на родню, когда случались особо большие гонорары – допустим хозяйственник, крупная растрата, а благодаря Сметонину он не токмо что от вышки ушел, сел всего лет на пять, бывало, даже на три, да еще лагерь ему определили общего режима; с ним расплатятся, он деньги делит на две равные кучки. Одна, как обычно, домашним, другую отправлял по тайным монастырям, старцам-схимникам, подвижникам. Приезжали специальные нарочные и забирали.

Конечно, это было опасно и делалось тихо, по возможности без шума. До́ма на сей счет не распространялись. Впрочем, – говорит отец, – со схимниками давняя история. Сметонин на том свете, уже семь лет в могиле. До́ма тоже нет, слышал, что там сейчас районное отделение милиции; как он умер, родня и разбежалась. В общем, всё быльем поросло, было и нет. Что тут может быть для вас интересного, – говорит отец, – я, гражданин следователь, и не представляю».

Зуев : «Может-может. Я больше скажу, Жестовский, чем дальше всё уходит, тем интереснее делается. И другое скажу, чтобы уже совсем в открытую: ты не думай, Жестовский, я не просто так, не наобум о Сметонине спрашиваю. Раз теперь моя очередь рассказывать, знай: что вы с ним по бульварам фланировали, поди те же двадцать лет знаю. С того самого года, когда ты в его доме с Алимпием снюхался. Как раз тогда меня по службе к Сметонину и приставили. Лично Ягода распорядился.

Когда-то я был беспризорником, в трамваях по карманам шарил. Потом детдом, дальше прямым ходом в ГПУ. Они над нами шефство водили, звали своей сменой, я был шустрый, неглупый, в общем, решили, что подхожу. Поначалу определили в наружку. Мне это как воды попить, не работа – развлекуха. Напялю на себя какую-нибудь рвань – шпана она и есть шпана, – кто меня видит, за карман хватается – цел ли лопатник, а чтобы догадаться, что они мне теперь для другой надобности, такой умник еще не родился.

Ну вот, вызывает нас Ягода – всего пять человек – старший оперуполномоченный Плетнев и говорит: “У меня для вас особо важное и особо секретное задание. Женам, матерям, товарищам по службе – никому – даже под пыткой. Вплоть до увольнения из органов и трибунала”.

Мы, понятно, под козырек. Ягода дальше: “Для пущей конспирации вы где работаете, там и останетесь, а тем, что я поручаю, будете заниматься, как говорится, на добровольных началах и в свободное от основной службы время. – Продолжает: – Сами знаете, с человеком ничего не поделаешь, любит следить за своим ближним, всё про него знать: и с кем, и где, и как, слабость, конечно, но простительная. Вот и я вас хочу в такие любопытные определить. Награда, ясное дело, тоже будет, но не сразу и даже не завтра, пока хватит, что начальство вас не забудет, значит, при очередном производстве зачтется”.

Мы стоим, переминаемся с ноги на ногу: всё же большое начальство, а говорит запросто, по-товарищески; он осмотрел нас, сразу всю группу, взгляд, как в газетах писали, вправду колючий, но смотрит не зло, скорее насмешливо, и так же говорит, по-доброму: “Еще одна важная вещь: надо правильно следить, не увлекаться. Объект серьезный, в подобных делах опытный, а вам светиться нельзя, так что учтите, ближе чем на пятьдесят метров ни под каким предлогом не приближаться. Потеряли, значит, потеряли, за это с вас никто шкуру не спустит. Потому что нас в первую очередь даже не сам объект интересует, а кто вхож к нему в дом. Кроме, конечно, всякой разной родни. Значит, посторонних на карандаш и под особый учет”.

На практике, – продолжал Зуев, – всё обстояло следующим образом. Плетнев, кажется, из Житомира, выписал сестру Татьяну. Ей наискосок от Сметонинского дома поставили газетный киоск, особнячок во дворе, но из киоска через ворота разглядеть подъезд можно. В итоге Татьяна оказалась самым ценным агентом.

Место, конечно, не бойкое, выручка копеечная, но всех, кого надо, Татьяна с рук на руки сдаст нам. Плетнев координировал как начальник, а мы вчетвером – между прочим, я в очередь с твоим родственничком Телегиным, – дежурили на ближайших к Собачьей площадке трамвайных остановках; выудим нужного человека из толпы, а дальше – это уже дело техники: сопровождаем, обычно на один из московских вокзалов.