Эдуард Лимонов - Свежеотбывшие на тот свет

Гришка юношеским баском осведомился, кто же за кем и где крайний, и мы сели ждать, время от времени взглядывая на заветную дверь, откуда выходил (выходили они обычно бледные и злые) очередной посетитель и входил следующий.

Всё это было довольно скучно, за плотно законопаченными жёлтыми окнами знаменитой во всём мире газеты угадывалось душное, но ненакуренное нью-йоркское лето, а мы там страдали в запахе сигаретного дыма и старой бумаги, тьфу, но была надежда, что оппозиционная страница «Нью-Йорк Таймз» напечатает мою взрывную статью «Разочарование».

В ноябре прошлого года её уже опубликовала русская эмигрантская ежедневная газета «Новое русское слово», ежедневная, не хухры-мухры, её продавали в американских газетных киосках.

– Мне две «ХОБО», – человек протягивал в окошко киоска мелочь. Никто не удивлялся. Китайцы покупали свои газеты, русские – свою. За американские центы.

Статья «Разочарование» уже стоила мне места корректора в газете «Новое русское слово». Не сразу, но владелец газеты Яков Моисеевич Седых вынужден был меня уволить. Под давлением различных сил, в том числе и общественного мнения читателей газеты, многие читатели сражались против советской Красной армии во Второй мировой.

Мы уже там, в приёмной, пересчитали всех мух, было очень скучно.

Внезапно в приёмную вошёл карлик. Как полагается, очень-очень маленький, но в чёрном котелке, в белой рубашке, бабочке и во фрачной паре. Лицо у карлика было уродливое, как у широколицей собаки. Но где вы видели красивых карликов?

Присутствующие зашевелились, послышались возгласы удивления.

А вслед за карликом вошёл, Господи, твоя власть, в котелке, как у карлика, в чёрной накидке с красной подкладкой, при бабочке же, как карлик, в лаковых туфлях, усы напомажены и торчат иголками в стороны горизонтально, вошёл сам Сальвадор Дали.

Его тотчас же усадили в кресло. Помню даже, что кресло было с обивкой мелкими цветочками, крестьянское какое-то. Не то чтобы его посадить, согнали кого-то, не то человек сам уступил место мировой знаменитости, но Сальвадор сел. Выдвинул трость вперёд и оперся на неё руками, не снимая котелка. Карлик стал кариатидой за его левым плечом.

Чуть ли не мгновенно появилась некая мумия женщины и попросила Дали проследовать за ней.

– Но куда? – отвечаю на ваш немой вопрос. Конечно же, в кабинет Шарлотт Куртис. Выгнав для этого из кабинета нормального просителя.

«Дали!», «Дˆали!», «Дали!», «Дˆали!» – закричала приёмная разными ударениями. Присутствующие стали наперебой переговариваться. Появление Дали в приёмной оппозиционной страницы «Нью-Йорк Таймз» объяснялось тем, что вчера газета напечатала неприятную для Дали статью, так они тараторили, а мы с Гришкой узнали от них.

Вероятно, он принёс свою статью, опровергающую вчерашние нападки на него.

– Вы видите, Эдвард, – сказал Гришка своим юношеским баском, когда вы Сальвадор Дали, вам не приходится ждать.

В голосе Гришки звучало порицание.

Через некоторое время Дали покинул кабинет Шарлотт Куртис, вполне себе удовлетворённый, лицо во всяком случае у него было удовлетворённое, с фирменно выпученными глазами.

Мы с Гришкой оставались там ещё пару часов и покинули кабинет Шарлотт Куртис неудовлетворёнными. Поскольку нам сказали: «Мы вам позвоним…»

Я, ещё плохо опытный в американских деталях отношений, вначале было решил, что это хорошо. Они нам позвонят.

Опытный же Гришка мне объяснил:

– Это плохо, Эдвард. Это такая формула – «мы вам позвоним». Обычно никто никогда не звонит.

Шарлотт Куртис запомнилась мне как сухая дама, типа нынешнего премьер-министра бриттов Терезы Мэй, только белёсая. И окурки во многих пепельницах в её кабинете, пепельницы в беспорядке стояли на бумагах…

Она могла меня сделать тогда внезапно знаменитым. Статьями на оп-пейдж не гнушались ни Дали, ни отставные да и действующие генералы и министры.

Но не сделала. Я сам себя сделал знаменитым. Правда, на это ушли годы.

Когда мне отказали ещё и в «Нью-Йорк Пост», и даже в «Вилледж Войс», и ещё где-то, уж не помню где… А моему другу корректору «Нового русского слова» в прошлом советскому диссиденту Вальке Пруссакову, убежавшему из СССР и Израиля, повсюду отказали с его статьями, у нас возникла мысль провести у дверей «Нью-Йорк Таймз» демонстрацию.

Мысль эта приходила, отвергалась, опять приходила, опять отвергалась нами же, но потом пришла и не ушла.

К тому же к нам присоединились ещё несколько эмигрантов, готовых протестовать, и укрепили нас в нашем намерении.