На другой день на фабрике Мари все то, что из-за болтливости Малики не смогла выложить ей, высказала жаловавшейся на боль в пояснице Юли и ворчливой Чепаи. За пять дней она уже вполне освоилась с работой и быстро, сноровисто разбирала кирпич, а поговорить позволяла себе, лишь наполнив носилки, пока Чепаи перевязывала платок, а Юли поджимала руками живот. Мари часто задавала себе вопросы, на которые ей не могла бы ответить баронесса: «Когда начнут отправлять пленных домой: сразу после того, как закончится война или нет?», «Кого будут наделять землей при разделе?» И мысленно она опять затеяла заочный спор с Маликой. Неправда, что крестьяне не умеют обращаться с землей! Вот взять хотя бы ее отца, как умело хозяйничал он на четырех хольдах, право же, не по его вине они жили так трудно.
— Инфляция будет? — спросила она, когда обе женщины вернулись с пустыми носилками. — Зять говорит, что пенгё обесценивается.
Чепаи принялась рассказывать невероятные вещи об инфляции еще после той войны. В ту пору в ходу были кроны, в двадцать третьем году в Венгрии жили одни миллионеры.
Мари постепенно знакомилась с фабрикой. Она узнала, что широкоплечий Мишка — Михай Вираг — помощник мастера, а юноша с усиками — экспедитор. Юли и Чепаи работают в заготовительном цехе, Чепаи — сновальщица. Выполняет важную операцию, все стараются ей угождать, терпят ее капризы, вспышки гнева, даже инженер и тот, вобрав голову в плечи, выслушивает ее ругань. Потому-то Чепаи, хотя и понимает, что развалины убрать необходимо, ждет не дождется, когда снова будет пользоваться прежними привилегиями. Юли не столь тщеславна, она шпульница, довольна своей работой, тоже ответственной. Между прочим, Чепаи мечтает стать приемщицей готовой продукции, когда снова заработает фабрика, потому что пожилая женщина, которая раньше занимала этот важный пост, пока не появлялась на фабрике. А предпочтение будут отдавать тем, кто участвовал в восстановительных работах, твердила Чепаи, очевидно надеясь тем самым склонить общественное мнение в свою пользу. В заготовительном цехе достаточно старых кадровых рабочих, и Мари решила пойти в ткацкий; как только освоится, возьмет два станка, а потом и четыре, все ведь зависит от сноровки! «Эта быстро выдвинется», — заключила добросердечная Юли, наблюдая за ловкими движениями новой работницы.
К сараю уже вела утрамбованная дорожка, возле ограды возвышались штабеля кирпича в человеческий рост, позади сарая навалены были груды поломанных досок, балок, железного лома, извлеченных из-под рухнувшего здания конторы дверных переплетов, оконных рам, арматуры; в кузов грузовика, с которого кто-то снял мотор, свалены были конторские книги и деловые бумаги.
Во время обеденного перерыва мужчины окружили старшего мастера Петера Галла. Разговор зашел о том, что в ближайшее время начнутся работы по наведению порядка внутри здания.
— У кого дома есть картины? — спросил Петер Галл.
— А зачем они? — недоумевали люди.
— Если есть, стекла принесите, чтобы застеклить окна, хотя бы в заготовительном цехе. Тогда можно будет ходить туда греться, поговорить о делах. Кто умеет резать стекло?
Отозвался широкоплечий Вираг: он умеет, а алмаз можно купить на площади Телеки.
Оптимизм старшего мастера и Вирага передался и остальным; женщины сразу заговорили о том, что скоро заработает фабрика, ведь старший мастер уже отдал распоряжение застеклить окна в заготовительном и ткацком цехах. Внутри здания не такие уж большие разрушения, как кажется на первый взгляд, главное — разобрать завал на лестничной клетке, а на второй этаж можно будет подниматься пока по чердачной лестнице. Чепаи прямо-таки места себе на находила от волнения. Она, старая работница фабрики, знала, что на чердаке спрятаны три старых ткацких стайка. Когда дадут ток, и пряжа найдется.
— Какая пряжа? — Юли рассмешило ее непомерное рвение.
— В подвале много бракованной, сырой пряжи, из нее можно ткать дорожки.
К ним подошли двое мужчин, прислушались к разговору. Стояли молча, лишь изредка хмыкали, затем один из них сказал:
— Видел я эти станки. Они разобраны по частям. А кто их соберет?
— Хоть бы я, — сказал после короткого раздумья другой. — Меня, как мастера ткацкого цеха, это не смущает.
— А где ты достанешь приводные ремни?
— Можно сделать из пеньки. — И они пошли дальше.
Теперь уже женщины говорили о пуске фабрики чуть ли не как о свершившемся факте: начнут с выпуска дорожек, за них можно выручить большие деньги на площади Лехел и на Уйпештском рынке. Появятся средства, теплое помещение; можно будет и детей приводить сюда — пусть играют старыми бобинами, которых полно на фабрике.
Читать дальше