Олег Петров - Тринадцать подвигов Шишкина

Шишкин дернулся было по инерции поправить Петровича, что пожарник – это, вообще-то, то же самое, что погорелец, а правильнее будет «пожарный», но, оглядев себя, вяло подумал, что на огнеборца он сейчас похож мало, а вот на замурзанного погорельца – в самый раз. Чего уж умничать. Другого хочется. Лечь и умереть часа на три. В тепле. Чистым и сухим.

Так же вяло глянул на часы. Даже ко второму уроку уже опоздал безнадёжно, а ещё бы отмыться-побриться.

Кущин заметил этот взгляд Александра:

– Спокойно, Сергеич! Щас домой тебя доставлю, и не думай ни о чём. Заеду в школу, объясню, чо да как.

Шишкин и отмыться толком не успел от необычайно жирной сажи, с тоской вспоминая свой плащик и жалостливо поглядывая на прожжённые аж в четырёх местах брюки, как после хлопка калитки в дверь постучали и на пороге возникла Валентина Семёновна.

– Ну, Александр Сергеевич! Слов нет! Да вы у нас герой!

– Какой там… Просто так получилось…

– Не скромничайте! Ге-рой! – Валентина Семёновна энергично потрясла Александру руку и торжественно объявила: – Никаких уроков сегодня! Отдыхайте! Не-ет, молодец вы у нас! Мо-ло-дец! Отдыхайте. Не буду мешать. Увидимся завтра. Отдыхайте…

И с восторженным выражением лица «школьная комиссарша» отбыла восвояси, а Шишкин-младший стал уныло прикидывать, в чём завтра идти в школу. В Кашулан-то «все разы» отправлялся «при параде» – в костюме. Напрасно, конечно, потому как парадный вид – Шишкин это ощущал всеми фибрами души – порождал у родителей Татьяны радостное ожидание торжественного заявления кавалера – насчёт дочуркиных руки и сердца. А уж про саму Татьяну и говорить нечего. Вот это и напрягало.

«Прекратить надо эти поездки!» – в который раз приказал себе Шишкин. Но звонила из Кашулана Танюша… И в который раз Александр проклинал себя за малодушие, за этот магнетизм «вечного зова». «Сколько верёвочке не виться…» – чаще и чаще гундел внутренний голос, однако по-прежнему воспринимался гласом вопиющего в пустыне. А пустыня разворачивалась уже в нечто угрожающее спокойствию и благоденствию: кругом пески и – ни одного спасительного оазиса… Классическая дилемма – необходимость выбора из двух зол. Одно злее другого. «Ну, дяденька, а теперь куда бежать? – не смолкал сволочной внутренний голос. – Обратно в город?»

Да, получалось именно так. Машенька Колпакиди-Ткачёва, как и былые институтские и прочие подруги, – это уже не факторы. Но маман и папан… Вот это перевешивало всё. «Ага! – будет день за днём, по поводу и без, победно греметь Шишкин-старший. – Возвращение нашкодившего блудливого кота!» – «И я говорила – лицемер и бабник! Всё – псу под хвост, всё!! Кандидатский стаж! Характеристику таку-у-ю напишут!..»

«Что ж делать-то? – вновь и вновь тормошил себя блудливый кот Шишкин. – Как бы этот вопрос снять с повестки дня?..» – «Наивный вы кот, дорогой товарищ Шишкин! – откровенно насмехался внутренний голос. – Это в мегаполисах прокатывает, а в деревне – увы! Тут уже, по всем понятиям, Татьяна – старая дева или где-то близко к этому. И ожидать, пока вы созреете для брака, не будет. Бабушка в двадцать, мать в двадцать, а Татьяне уже сколь? Вот то-то и оно!.. Слушай, дружок, а чего ты заменжевался? Коляску катать неохота или чувства к Татьяне, деликатно выражаясь, исключительно тактильные? Ты уж, мальчонка, хотя бы для себя определился. В постельке-то ты ей чего только не шепчешь, а потом темечко чешешь…» В общем, полный мрак!

От мрачных мыслей Шишкина-младшего отвлекла наутро обрушившаяся слава.

Он вошёл в школу и…

С порога встретили оглушительные аплодисменты! В школьном коридоре ровной линейкой выстроены школяры с одной стороны, напротив – чуть ли не весь педколлектив.

– Дорогие товарища и дети! – взволнованно прокричал председатель сельского совета Фёдор Никифорович Антонов. – Поприветствуем Александра Сергеевича Шишкина! Вчера он отстоял от огня ценное колхозное имущество, не дал огненной стихии перекинуться на лесной массив…

Шишкин не сразу сообразил, ошарашенный такой торжественной встречей, о каком ценном колхозном имуществе идёт речь. А-а-а, конечно! Кошара! Честно говоря, ничего ценного в ней он и задним умом не мог найти. Длинный кособокий сарай с когда-то белёными извёсткой дощатыми стенами и бесстекольными провалами маленьких окошечек почти под карнизом крыши. И крыша – прореха на прорехе. Но, видимо, чего-то он, Шишкин, не понимает. Наверное, когда дело подойдёт к окотной поре, кошару подремонтируют. Хотя, стоп! Вроде бы говорил кто-то, что самое горячее время – пик окота овец – конец марта! Так уже апрель! Стало быть, не понадобилась эта кошара? Ай, да чего гадать, – мысленно махнул рукой Шишкин, – в каждой избушке свои погремушки… Тут же на ум пришёл французский аналог этой поговорки: «Каждый замок имеет свою гильотину». Шишкин хмыкнул. А ещё чего-то там в европах про дикость русскую талдычат! Ивана Грозного кровавым злодеем объявили. Да он за всё своё царствование не загубил столько подданных, сколь за одну ночь в канун Дня святого Варфоломея ретивые французики-католики зарезали землячков-гугенотов по приказу мамки-регентши Карла IX Екатерины Медичи. Так что, уж лучше про погремушки, чем про гильотину. Или вот ещё вариант – Александр забыл, кто состроумничал: «В каждом доме свой малиновый клопик»…