Николь Уильямс - Взлёт

Тишина повисла оглушительная, мне захотелось зажать уши. Наконец Джуд сдвинулся с места. Прошел мимо меня, остановился на пороге:

– Я с радостью обошелся бы без всего этого дерьма.

Дверь за моей спиной хлопнула, по лестнице застучали шаги. Джуд уходил – из моего дома и из моей жизни – навсегда.

Я заплакала. Слезами, которые сдерживала долгие пять лет.

Я стояла перед зеркалом и изучала собственное отражение. Девушка в зеркале выглядела точно как я, но уже не была той Люси, которую я помнила. Что-то испортилось во мне за часы, что прошли с ухода Джуда. Что-то жизненно важное, то, что делало меня мной.

Я чувствовала себя совершенно опустошенной, потерянной, неспособной испытывать вообще никакие эмоции. Все, над чем я работала и чего добивалась, рухнуло, и я оказалась в беспросветном тупике. Впервые в жизни я задумалась: а заслуживает ли спасения тот мир, который я пытаюсь спасти?

– Люси в небесах? – Негромкий стук в дверь оторвал меня от размышлений. – Ты готова?

«Нет», – хотелось ответить мне, но я бы никогда так не сказала. Когда дело касалось моего брата, я просто не могла ответить «нет». Ни когда меня попросили сказать прощальную речь на похоронах Джона, ни каждый год в день его смерти, когда мы с отцом навещали могилу. Только так я могла сказать брату, что люблю его и думаю о нем каждый день.

В последний раз взглянув на девушку в зеркале, я отвернулась. Та девушка – уже не я.

– Привет, пап, – поздоровалась я, открывая дверь. Как и четыре предыдущих раза, отец оделся в черный костюм и даже ухитрился почти правильно завязать галстук. – Мы снова вдвоем?

Я окинула взглядом прихожую. Мама никогда не ходила с нами на могилу Джона и, насколько я знаю, ни разу не была там с того самого дня, как гроб опустили в землю.

– Твоя мама справляется с этим по-своему, – ответил папа, вытирая ладони о пиджак. – Мы с тобой – по-своему.

Мне очень часто хотелось справляться с этим как мама.

– Пойдем, а то уже поздно.

Он стал спускаться по лестнице. Захватив сумочку, я пошла следом.

– Ты за рулем, – предупредил отец, хотя в этом давно не было нужды. В последний раз он водил машину в день смерти Джона.

Кладбище находилось в часе езды от дома. Но в машине рядом с отцом, в полной тишине, этот час казался мне целым днем. Отец молчал, весь уйдя в раздумья, а я смотрела вперед, на дорогу, стараясь вообще ни о чем не думать, потому что мои мысли неизменно сворачивали на один и тот же путь.

Кладбище было совершенно пустым. Остановившись на парковке, я поглядела на отца. Положила руку ему на плечо:

– Пап, ты готов?

Он вздрогнул, взгляд прояснился – отец вернулся в наш мир.

– Готов.

Я выбралась из машины и обошла ее спереди. Я ждала.

И ждала.

И ждала.

Последние пять лет раз в год я вот так практиковалась в терпении. Уже получалось почти идеально.

Отец, покачиваясь, стоял у пассажирской двери, сражаясь с демонами, атаковавшими его душу. Мне самой требовалась уйма времени, чтобы подойти к могиле Джона, но мучениям, которые испытывал отец, посвящены целые книги – о психических болезнях. На часы я не смотрела, но, думаю, в среднем это занимало минут пятнадцать. Сегодня папе понадобилось раза в три меньше времени. Он подошел ко мне, поглядел вдаль.

– Пойдем поздороваемся, – сказал он, в который раз поправляя галстук.

Могила Джона находилась совсем недалеко, шагах в пятидесяти. Здесь мы с отцом оба опустились на колени. Было похоже, что папа вот-вот грохнется в обморок, но я знала, что этого не случится. Он сумеет сдержаться. Всегда умел.

Мы никогда ничего не говорили, но я знала: Джон слышит все, что я хочу сказать. Пели птицы, светило солнце, уже начавшее клониться к закату, а я вспоминала брата, все то, что привязывало нас друг к другу, то, что я никогда не смогу забыть. Моя жизнь превратилась в катастрофу – то ли меня кто-то проклял, то ли жизнь сама по себе такая. А я зачем-то верила, что один человек может изменить весь мир, чтобы в конце обнаружить, что на самом деле мир – отстой.

– Не хочешь рассказать мне, что не так? – тихо спросил отец, положив ладонь мне на колено.

Я на секунду впала в ступор, удивившись его прикосновению или тому, что он нарушил тишину.

– Все в порядке.

Угу, тогда почему мне так трудно говорить своим обычным голосом?

– Люси, я никогда не слышал, чтобы ты говорила «все в порядке». У тебя все либо восхитительно, либо отвратительно, либо несправедливо, либо злобно и кошмарно, либо как угодно еще, но никогда – в порядке. – Отец поглядел куда-то вверх. – Ты страстный человек. В этом смысле ты почти догнала меня. – Улыбка тенью мелькнула по его лицу. – Или, по крайней мере, того, кем я когда-то был. – Он замолчал, вздохнул пару раз и повернулся ко мне. – Что случилось?