Николай Коняев - Пригород

«Опять внизу ночует…» — тоскливо подумала тетя Нина и направилась к подоконнику. На подоконнике лежала коробка со шприцем.

У окна тетя Нина задержалась. Внизу, во дворике, стояли Васька и Яков Ильич Кукушкин. Они разговаривали о чем-то. Впрочем, говорил только Яков Игнатович, а Васька — он был в одной майке — стоял рядом и набыченно глядел на него. На плече Васьки ядовито вздувалась фиолетовая наколка: «С юных лет счастья нет». Наколка как раз приходилась на мускул. Тетя Нина знала старшего сына. От ярости он весь словно бы разбухал мускулами.

Вот Яков Иванович возмущенно поднял к небу руки, а Васька выплюнул окурок и, не вынимая рук из карманов, быстро зашагал к дому.

Сердце у тети Нины больно сжалось.

Инстинктивно обернулась она к раскладушке. Лицо Пузочеса, разомлевшее во сне, было мягким и беззащитным.

Дверь распахнулась. С побелевшими от ярости глазами на пороге стоял Васька. Увидев мать, он остановился, но, не умея сдержать гнев, шагнул к раскладушке.

— Вставай!

— Отвали, пожалуйста, — вежливо попросил Пузочес, заворачиваясь в одеяло с головой.

Лицо Васьки потемнело.

— Фраер поганый! — железной рукой он выдернул раскладушку из-под Пузочеса и отшвырнул ее к стене. — Ты где, падла, деньги берешь?

Все раскрывалось. Пузочес знал, что рано или поздно Васька узнает о раскулаченном тайнике, но все-таки он надеялся, что это случится не так. А впрочем, не все ли равно!

— Где надо, там и беру! — нагло ухмыляясь, ответил он.

И все-таки нервы не выдержали. Когда Васька рванулся к нему, Пузочес юркнул за спину матери, и Васька едва не сшиб ее с ног.

Тетя Нина развела в стороны руки, защищая Пузочеса.

— Пусти, маманя… — словно выдохнул из себя Васька.

Мать и сын стояли напротив и смотрели прямо в глаза друг другу. Пульсировал, сжимался и разжимался зрачок в глазу у Васьки. Тете Нине стало страшно.

— Нет! — закричала она. — Нет!!! Не пущу!

— Жалеешь? — Васька судорожно мотнул головой. — Паскуду жалеешь?!

— Меня бей! Меня! — закричала тетя Нина, и Васька отшатнулся назад.

— У-у! — до крови закусывая губу, простонал он. — Эта чушка вонючая, побирался вчера на свадьбе! У-у… Пас-скуда.

И изо всей силы ударил кулаком в переплет оконной рамы.

Может быть, Васька просто хотел открыть окно и схватить запекшимися губами воздуха, но в этот момент вся его скопленная внутри сила ушла в этот удар, и… зазвенев, посыпались стекла. Крест оконной рамы, вырванный из пазов, рухнул вниз. Вовлеченная в общее движение, полетела на улицу и коробка со шприцем. Падая, она раскрылась, и из нее, сверкая на солнце, посыпались на асфальт ампулы.

Тетя Нина охнула и медленно, нашаривая рукой стул, начала оседать.

Васька коротко матюгнулся и, сжав зубы, выскочил из комнаты. Хлопнула за ним дверь.

Тетя Нина уронила на стол голову и навзрыд заплакала.

Пузочес тоскливо покосился на плачущую мать и тоже вышел из комнаты: он не мог переносить материнских слез.

Во дворе он столкнулся с Яковом Ефимовичем.

— О! — обрадовался тот. — Вот и ангел родины затейливой моей появился!

— Иди ты, старик, в задницу! — посоветовал ему Пузочес, и долго стоял Яков Евграфович и смотрел ему вслед, щуря свои мудрые старческие глаза. Благожелательно улыбался он.

Все утро наверху кричали.

Марусин не обращал внимания на крики. Слова сами складывались в предложения, предложения — в абзацы. Марусин уже заканчивал статью, когда на веранду зашел с улицы Прохоров.

— Что это ты дверь нараспашку держишь? — вместо того, чтобы поздороваться, спросил он.

— Душно… — Марусин отстукивал на машинке последние фразы. — Солнца сегодня много.

— Да… — подумав, согласился Прохоров. — Солнца много.

Он сел верхом на стул и свесил через спинку руки. Молча уставился на хозяина. Тот, не обращая внимания, допечатывал статью.

— Интересно… — задумчиво сказал Прохоров, когда Марусин вытащил из машинки лист.

— Что интересно?

— Нет, я так… — Прохоров провел ладонью по лицу. — Просто подумалось… Ты не знаешь, в Африке гипертоников много?

— Не знаю… — Марусин пожал плечами. — А чего это ты за Африку переживать начал?

— Так… Просто если у человека гипертония, то ему там совсем плохо жить. Там же солнце еще сильнее, чем у нас.

— Сильнее… — согласился Марусин и пытливо взглянул на Прохорова. — Ты долго вчера на свадьбе сидел? — сочувственно спросил он.

— Долго… — Прохоров медленно прошелся по веранде, стараясь не наступать на сочно-желтые пятна солнца. — Дольше всех сидел. Потом еще молодых проводил…