Николай Коняев - Пригород

— Ну, буде так буде… — легко согласился с ним Сват. — Айда, хлопцы, на речку!

Чтобы назвать речкой грязный, с нехорошим запахом душ, стены которого заплыли гниловатыми пятнами, безусловно, требовалась большая смелость.

Эта смелость и была в Свате.

Он сам не знал, как получается, но иногда, даже не задумываясь, произносил слово, и оно прилипало навечно. Наверное, Сват первым начинал чувствовать то, что другие еще только хотели почувствовать, и, называя свое ощущение, делал его общим для всех.

Медленно двинулись хлопцы на свою речку, чтобы смыть с себя заводскую грязь, а потом крепко растереться полотенцами, которые не знали стирки так давно, что их надо было сдавать уже не в прачечную, а в металлолом.

— Не надо было и начинать… — пробурчал Сорокин, оглядываясь на недоразгруженный вагон с силумином. — Только фуфайку зря поломал.

И он потрогал пальцем разорванный рукав ватника.

Но если душ был речкой, то подвал, заставленный бесчисленными шкафчиками, можно было сравнить с прибрежным лесом, засохшим от неведомой болезни. Среди этого леса немудрено было и заблудиться. Грязно-коричневые шкафчики походили друг на друга и различались только замками. Наиболее легкомысленные хозяева приваривали к скважинам замков трубку и на такую же длину удлиняли ключ; а те, которые не хотели терять веру в людей, оснащали свои шкафчики столь хитроумными и могучими запорами, что трудно было убедить постороннего человека, будто истоптанные сапоги и грязные фуфайки хранятся в раздевалке. За такими запорами безбоязненно можно было бы разместить государственный золотой запас…

Сквозь эти заросли шкафчиков и пробирались грузчики к своей речке…

Бригада Русецкого уже переодевалась на смену.

Миссун не врал. На смену выходило всего два человека. Оба — Романеня и сам бригадир — стояли сейчас возле развороченного шкафчика Русецкого.

— Ай-я-яй, дарагой… — сочувственно качал головой Романеня. — Как же ты работать сегодня будешь? Ведь подчистую тебя обобрали.

— Ноги надо повыкручивать! — сердито буркнул Русецкий.

— Почему ноги? — удивился Романеня. — Руки. Голову. Все оторвать и в шкафчик сложить. Ведь у тебя получку искали, дарагой.

— Получку? — нахмурился Русецкий. — А что же тогда сапоги сперли?

— Э-э… Для отвода глаз это. Чтобы с толку сбить. А может… Может, и со зла, дарагой. Получку не нашли, вот и разозлились.

— Да не огорчайся ты, — утешил Русецкого Сват. — Все равно у тебя сапоги разваливались. А мы тебе трошки силумина оставили. Покидаешь ночку и на новые чёботы заробишь.

— Настоящий друг никогда товарища в беде не бросит… — одобрительно откликнулся Романеня и наклонился к зеркальцу, поправляя засунутую за отворот шапки пачку «Примы». — Только зачем ты от себя такой заработок оторвал? Нехорошо, дарагой! Получки домой не принесешь, жинка в постель не пустит.

— Мне-то чего… — притворно вздохнул Сват. — Я старый уже. Это Угарову на свадьбу собирать надо, он и остается. А нам? Куды эти гроши складывать?

— Андрюха! Друг! — пропел Романеня. — Ты да я, да мы с тобой…

И он картинно подбоченился. Лихо, как казацкий околыш, краснела заткнутая за отворот шапки пачка «Примы». И вообще вид у Романени был чрезвычайно лихой.

Тем временем Русецкий приладил-таки на место оторванную дверку и озабоченно спросил у Свата:

— Силумину-то много осталось в вагоне?

— Начать да кончить… — кратко отвечал Сват. Он стоял голый по пояс, и на плече, на белой, старчески одрябшей коже синели цифры пятизначного номера — единственного трофея, вывезенного Сватом из Германии. — На донышке оставили. Да не бери ты в голову. И этот вагон выкидаете, и те два, что на подходе… А потом спите спокойно…

— Спи-те… — озабоченно сказал Русецкий, словно бы и не замечая иронии. — Нет уж, Андреич… — он тяжело вздохнул. — Некогда спать будет, если столько вагонов зараз подают. Надо, чтобы простоя не допустить. Тары-то есть, закидать их?

Трудно было удивить Свата, но и он растерялся — так озабоченно говорил Русецкий.

— Надо будет гильзы набить, если тары не хватит, — Русецкий повернулся к Романене. — Силумин выкидаем и сразу на гильзу пойдем. Пока переставят вагоны, глядишь, и успеем.

— Успеем, гражданин начальник! — ухмыльнулся Романеня. — Счас гонца снарядим в Дражню, и до утра — никакого простою.

— К хорошим ты хлопцам на смену попал, Андрюха! — Сват повернулся к Угарову. — Дружный народ у вас. Я тут историю одну вспомнил. Это до войны еще, значит, было. Два смолевических мужика в чайной встретились. Выпили там и песни петь начали. Один «Распрягайте, хлопцы, коней!» затянул, а другой «Запрягай-ка, батька, лошадь!» горланит. Вот и тут, я смотрю, такая же добрая бригада собралась.