Игорь Родин - Совесть палача

Я миновал КПП, где мне навстречу кинулся дежурный со своим пулемётно-бессмысленным: «Товарищ три майора! За время вашего отсутствия, моего присутствия противозаконных происшествий не случилось!». Я хлопнул ему по плечу, ласково уточнил:

— Вольно, вольно. Что там, сегодня, никаких внеплановых этапов не нарисовалось?

— Никак нет, товарищ полковник!

— Я к себе. Пришли чуть попозже расстрельную команду. Похоронная бригада готова?

— Так точно! Все уже собрались с утра. Ждут.

— Хорошо. Удачно отдежурить!

— Спасибо, Глеб Игоревич!

И я отправился по кишкам административных коридоров к себе, через широкую лестницу с балюстрадой, на второй этаж, в свой кабинет. К своему основательному, противотанковому креслу. Сейчас бы чаю, только секретаря нет по причине выходного. Но ничего, по пути зайду к медикам, там попью. К тому же Танька сегодня дежурит, надо с ней поговорить по душам. На завтра договориться встретиться.

Я погонял чаи, сев в процедурном кабинете на стол и болтая ногой. На подоконнике приёмничек, настроенный на какую-то музыкальную радиостанцию, играл песню «Дискотеки Аварии» про ноги. Не про любовь, конечно, но близко, даже душевно. Здесь было уютно и не хотелось покидать «процедурку». К тому же Татьяна сегодня оказалась в добром настроении и улыбалась мне без повода. Наверное, знала уже, что сегодня мне предстоит неприятная процедура.

Мило поворковал с ней, без проблем договорившись увидеться с ней завтра. У меня дома. Благо, теперь я, наконец, живу один. Потом я, так как мои архаровцы, моя расстрельная команда, должны уже были подтянуться к моему кабинету в торце глухого длинного коридора второго этажа, отправился к ним навстречу. Мимо всяких бухгалтерий, канцелярий, отдела кадров и секретариата. Те, как я и предполагал, уже тёрлись у закрытой двери из прессованной бумаги, ловко покрашенной под дуб.

Моя команда — это три человека. Один постоянный и два пришлых, иногда сменяемых на новых.

Начальник медслужбы майор Серёга Манин. В данном случае он ещё исполняет роль начальника медицинской экспертизы, то есть того эскулапа, который качественно и профессионально может констатировать необратимый летальный исход. А то, мало ли, живого отдадим похоронной бригаде, а они его по недомыслию отпустят на все четыре стороны.

Здоровенная машина смерти с красной распаренной рожей и щетинистым жёстким бобриком на затылке, сходящим на нет ко лбу. Старше меня на несколько лет, вроде, ему уже сорок, хотя из-за румяного вида и габаритов возраст размывается, причём легко в обе стороны. Ему можно дать и тридцать и сорок пять, зависит от освещения и настроения. Он огромен ростом, выше меня почти на голову, и тяжёл. Не меньше центнера с гаком. Такой одним кулаком может приводить приговоры в исполнение. Накроет по «кумполу» как паровым молотом и всё, Митькой звали. Кстати, забавное совпадение! Мой клиент сегодня носит имя Дима.

Манин медик, хороший хирург, но не любит контингент, с которым вынужден работать. Поэтому у него в отделении всегда тихо. Кроме смертников, в отдельном блоке у нас сидят и простые заключённые. Так вот они стараются до последнего тянуть резину и не объявлять об этом, даже если они реально больны. Потому что слава о Мантике, как его легкомысленно-ласково называли за глаза коллеги, шла по всей колонии. И попадать в его медвежьи лапы никому из зеков в здравом уме не хотелось. Особенно, если они не страдали от недуга, а просто решили «закосить», отдохнуть в «больничке». Мантик и болезных мял, спринцевал и ректоскопировал нещадно, так, что они только ухали и гыкали под хруст собственных костей, а уж симулянтов просто на дух не переносил. Вычислять он их умел феноменально, и когда какой-нибудь залётный «косяк», пренебрегший предупреждением об опасности, попадал ему в руки, для майора Манина начиналась счастливая пора. После его терапии здоровый зек выползал с таким видом, будто только что сбежал из застенков НКВД, по пути разгрузив пару вагонов с кирпичами. И несколько кирпичей свалились на него неоднократно.

Поговаривали, что его тяга к наказанию не просто из чувства справедливости. Доктор Манин — скрытый садист. Не знаю, возможно. Чувство юмора у него своеобразное, но со мной он держится корректно и вежливо. Хотя, нет-нет, да проскакивают в его суждениях или бессознательных действиях тревожные нотки. Он уже несколько раз мне невзначай намекал о том, что, к сожалению, его не допускают до процедуры «исполнения». Уж он бы не колебался и не стеснялся. Вроде в шутку, а мурашки у меня по коже непроизвольно пробегали. Я видел его глаза в тот момент. И в них не искрились лучики смеха. Глаза его за стёклами модных очёчков в тонкой серебряной оправе оставались стеклянными и тусклыми, как у чучела крокодила.