Игорь Родин - Совесть палача

Петя дописал письмо, вопросительно посмотрел на меня.

— Готово?

— Да. Вот.

— Отлично. Сегодня же отправлю с курьером. Так, ты говори, не стесняйся, что тебе нужно?

— Да я не знаю. Вроде, всё есть, — Петя немного смутился от такого моего напора. — Да и что тут нужно? С женой бы увидеться. И с ребятишками…

— Это не вопрос. Организуем. Ты мне номер дашь, я ей позвоню, назначим время. Опять же, фрукты-овощи я тебе сам принесу, лично. Колбасу там, минералку…

— Глеб! — позвал Петя.

Я запнулся, оглянулся на него. Петя сидел весь сморщенный, ужавшийся, похожий на мокрого воробья. И в глазах его зелёным отсветом пряталась тоска. Эта встреча не порадовала, а скорее, добила его. И от этого мне стало не по себе. Он будто прочитал в моём поведении, в лихорадочной речи, в моих прячущихся глазах настоящий верный ответ. Жестокий и неизменный.

Отрицательный.

Все эти мероприятия могли бы повлиять косвенно или прямо на текущий процесс, только понимание того, что главное не изменить, какие бы письма не писались и подписи не собирались, витало в воздухе камеры. И мы оба это чувствовали. Только я малодушно пудрил ему мозги, заранее зная о неизбежном финале. Где мы сойдёмся в душевой, и у одного из нас будет в руках пистолет, а второй больше не вернётся из подвала на своих ногах.

— Глеб, — повторил Петя. — Если ничего не получится, обещай мне, что позаботишься о моих…

— Да не стоит раньше времени себя хоронить! — преувеличено бодро воскликнул я.

— Обещай! — упрямо повторил Петя.

— Хорошо, — выдохнул я. — Обещаю…

— И ещё…

Смотреть на Петю в этот момент мне было невыносимо больно. Только такова уж моя тропинка, где самая темень наступает перед рассветом, а на рассвете предстоит убийство друга. У палача не может быть другой, ровной и чистой дороги. Такова его судьба.

— Если такое случится, — сглотнул Петя, — не поручай это никому постороннему. Прийди, скажи и сделай всё сам. Я на тебя не буду в обиде…

— Что ты такое говоришь?…

— Перестань. Ты мне говорил тогда… Давно ещё… Что справишься с этим. Кто ж знал, что так и выйдет? Так теперь держи своё слово!

— Я тебе обещаю, — собрался и сосредоточился я, а в словах звякнула сталь: — Если выйдет так, а не иначе, я буду последним, кого ты увидишь на этом свете. Я сказал!

— Спасибо, Глеб. Возьми это письмо. Спасибо тебе за всё.

— Крепись, Пётр Васильевич. Ещё не вечер!

Забрав его письмо, я пошёл к себе, на прощанье бодро бросив: «Бывай, дон Петруччо, не вешай нос!». И брёл я по лабиринтам коридоров, забыв про безрогих минотавров и призраков контролёров, безмолвными фигурами всплывающих их мрачных тёмных углов. А очнулся уже в бронекресле, в своем кабинете.

Тупо смотрел на поверхность пустого стола, пока мысли у меня в голове большими чёрными стадами рогатых антилоп гну скакали по саванне моих извилин, никак не складываясь в чёткую правильную схему, а только зря пыля и топоча. Вместо построения плана спасения всё там перемешалось в безумном хороводе. Из-за неверных чахлых деревьев вытянули жирафьи шеи праздные досужие «журналюги». В мутной водице прилежащего болота шевельнул чешуйчатыми пластинами горб недоброжелателя моего и возможного губителя Калюжного. Равнодушные Петины соседи-суррикаты молча провожали свистопляску чёрненькими пустыми глазками. Вдалеке глумливо хохотала стая гиен из разного рода коммерсантов, «ментов» и их высоких покровителей. Оторопело и потеряно затесался, нелепый и всеми толкаемый, слон из храма за горизонтом, с большим нательным крестом. Он трубил что-то, но за грохотом и гамом его проповеди были не слышны. Зато отчётливо визжал пузатый бабуин, скачущий по широкой дуге, верхом на бородавочнике: «Мё-р-р-ртв! Пульса нет!!». А над всем этим реяла стая грифов из комиссии по помилованию, где-то невыразимо высоко, пряча оскалы и усмехаясь, следя за тщетой этой бесплодной суеты. И стоял на исполинском клыке реликтовой скалы, спокойно созерцая панораму, мой личный лев. Пока спокойный. Он решал, что делать с этим бестолковым животным царством мыслей. Подождать, пока они все успокоятся или спуститься и разорвать всех в клочья?

Хакуна матата…

В переводе с суахили: «без забот»…

И ничего конкретного в голову не приходило. Нет, конечно, всё, о чём я говорил Пете, я сделаю. Вот только очень маловероятно, что эти припарки помогут ему, уже почти, мёртвому. А мне придётся сделать его мёртвым окончательно и бесповоротно. Вот так я и сидел, не следя за временем, пока не рассосался весь этот омерзительный бестолковый кавардак. А заботы остались, но отодвинулись пока в незримую даль, за горизонт грусти.