Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— Одну минутку. — Томас вытащил зубами пробку из пузырька со свинцовой примочкой. — Да, думаю.

— А почему?

— Почему вы его убили?

— Нет, почему вы так думаете?

— Я уже вам говорил. Потому что, если, помимо Беномена, никто не заходил в дом, кроме вас некому было это сделать.

— Ну, а если бы это сделал я?

— Почему вы прямо не скажете: это не я!

— Ну, ладно! Я его не убивал. Верите вы мне?

— Нет!

— А вот господин Тэкстэкс не верит тому, что я убил.

— Он не знает того, что известно мне. Если бы ему было это известно, вы не разгуливали бы на свободе. — Томас отнял компресс от глаза: руку анархист держал в правом кармане. Он стоял, прислонившись к изразцовой печке, и улыбался.

— Что вы боитесь? Старика бы я, конечно, мог ликвидировать. Но насчет вас другой разговор. Как-никак у меня есть убеждения и взгляды, которые определяют мои поступки. Вы же это знаете.

— Вот мы и добрались до сути. Об этом стоит поговорить. И у меня есть свои взгляды на то, каким путем можно что-то действительно изменить и даже улучшить. Так вот я не верю, что на земле будут больше и разумнее производить и справедливее распределять блага, если вы проломите череп какому-то старому ростовщику в Вюрцбурге.

— А речами в парламенте измените?

— В такие подробности, по-моему, нам сейчас незачем вдаваться. О том, как это лучше сделать, мы еще потолкуем при встрече или на собрании. Сейчас речь идет о другом: весь город знает, что Оскар Беномен разорился из-за Молитора. Беномен был у Молитора в те злополучные четверть часа. Из-за этой случайности на него падает тяжкое подозрение, и господин Тэкстэкс, который, может быть, даже чувствует, что Беномен не виноват, — он ведь не глуп, — не выпустит его, пока не найдут настоящего убийцу. Значит, за убийство, которое совершили вы, страдает совершенно невинный человек. Ваши побуждения можно признавать или не признавать. Я, например, их не признаю. Так обстоит дело. О моральной стороне мы говорить не будем.

— По-вашему, я должен сам явиться в полицию и сказать: вяжите меня, я убийца?

— Как вы это сделаете, ваше дело.

— А если я на себя не стану заявлять, что тогда?

— Об этом я предпочел бы сейчас не говорить, да и вообще о том, хочу ли я, чтобы вас засадили. Я хочу только одного, чтобы господин Тэкстэкс освободил Беномена. А это, при данных обстоятельствах, он может сделать только в том случае, если, помимо внутреннего убеждения в его невиновности, у него будут прямые улики против другого человека. Как лучше и быстрее предоставить господину Тэкстэксу эти улики, мы и должны с вами обсудить.

— Например, если бы я вдруг таинственным образом исчез из Вюрцбурга?

— Вдруг исчезли?.. Поскольку вы сегодня без револьвера, я с вашего разрешения немного прилягу… Таинственным образом? Да, пожалуй, этого было бы достаточно.

Анархист с улыбкой извлек из правого кармана револьвер.

— И как это вы часу не можете прожить без этой игрушки! Прямо грудной младенец: отыми у него соску — и разревется. — Томас улегся на раскладушку. — Смените мне, пожалуйста, компресс.

Швейцарец намочил тряпку в тазу.

— И добавьте, пожалуйста, еще немного свинцовой примочки… Еще чуть-чуть!

— Слишком много не годится. Будет раздражение. — Анархист собственноручно наложил компресс и осторожно прижал его к глазу.

— Здорово успокаивает… Хорошо, завтра днем — скажем, часов в двенадцать — я зайду под каким-нибудь предлогом в мастерскую к фрау Юлии и проверю — там ли вы еще.

— Давайте лучше послезавтра. У меня тут есть еще кое-какие дела.

«Он меня целовал…» Еще не затихли в прихожей шаги анархиста, как волнение охватило Томаса с новой силой.

Он не мог усидеть в комнате. Лишь на рассвете вернулся он домой. Всю ночь напролет он бродил по окрестным полям. Лицо его осунулось. Лоб выступал еще резче.

Напрасно Ханна ждала его весь день. То и дело подходила она к окну и смотрела, как он работает на грядах. Значит, он так и не придет сегодня, какая досада! Она посмотрела на свое отражение в стекле раскрытого окна, пальчиками отогнула плотно прилегающие ушки и отпустила.

К вечеру доктор Гуф прислал ей какие-то необыкновенные цветы на очень длинных стеблях, которые, конечно, не росли в Германии. Белые, словно вырезанные из воска венчики пряно благоухали, но в этом душном запахе было и что-то сладостное, и у Ханны, когда она касалась носиком белых лепестков, по шейке и за ушами пробегали мурашки. «Они подобны вам, восхитительное дитя!» — было написано на карточке.