Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Но у Клеттерера это не было предусмотрено. Он остался стоять.

— Ключа я к тайне не принес. Но сердце мне повелевает за друга голос свой поднять. Мне этот шаг не легок был. И все же я пришел сказать: он не виновен!

— У вас как будто садоводство? Как должно быть приятно возиться в саду — особенно человеку, знающему свое дело.

— Мне шел четвертый год, когда я с ним сдружился. И он всегда был верен идеалу. Он человек незаурядный. Готов внести залог и взять его на поруки. Ему не вынести оков.

— Тзк-с, тэк-с… Не посоветуете ли вы мне что-нибудь, господин Клеттерер. Я тут в саду у себя посадил на одной грядке тельтоверскую репку. Да что-то она не всходит.

— Что вы, господин следователь! Рано еще! Слишком рано! Репка любит солнце, тепло. Нынче репка будет особенно нежная… Немыслимо, недопустимо, чтоб человек…

— Очень рад. Значит, вы думаете, что я репки все-таки дождусь.

Он с живостью поднялся со стула и проводил Теобальда Клеттерера до двери. Оба были одного роста.

— Будем надеяться, что я не заделал семена слишком глубоко, — донеслось еще до ушей секретаря.

— Тэк-с, вот мы и познакомились со всем квартетом. Славные люди! Просто-таки славные люди! И каждый в своем роде, — сказал он секретарю и снова в раздумье взял в руки плетку Оскара. Химический анализ плетки не показал ничего подозрительного.

— Приведите-ка снова господина Видершейна, а через десять минут — ровно через десять минут! — господина Беномена!

Письмоводитель улегся на койку лицом к стене и мысленно произнес то, что всегда произносил, когда слишком много бед разом обрушивалось на его голову. Этот брошенный всему миру вызов служил ему с давних пор лучшим снотворным, а после бодрящего сна все представлялось в куда более утешительном свете, и уже от одного сознания, что обе ноги у него целы и невредимы, он воскресал душой.

— Вот видите, от нас ничего не скроешь. Почему вы утаили, что ваш друг был очень взволнован, когда пришел к вам после убийства?

— Будешь взволнован, когда кусать нечего и все идет черт знает как! Для этого вовсе не обязательно убивать человека.

— Допустим. Но зачем вы тогда сказали, что он был как всегда? Не так уж я глуп, как вам кажется. Нехорошо, нехорошо, господин Видершейн! Да и не совсем для вас безопасно, вы ведь отвечаете за дачу ложных показаний.

— Он был, как всегда. То есть я уже не раз его таким видел. Не может он забыть своего трактира.

Внезапно лицо господина Тэкстэкс засияло — ни дать ни взять рождественский гусь на блюде.

— Может быть, ваш приятель хотел лишь переговорить о чем-нибудь с господином Молитором или о чем-то его попросить, а когда пришел к нему — дверь в квартире, по его словам, была отворена, — нашел его мертвым перед несгораемым шкафом. Тут он испугался, что подозрение падет на него, и сломя голову бросился к вам лишь затем, чтобы создать алиби. — Господин Тэкстэкс весь светился благожелательством и радостью, что так удачно вызволил Оскара из беды.

— Конечно, так оно могло быть. Но ведь он там не был, да и едва ли мог за такое короткое время там побывать. Он прямо из дому пришел ко мне.

— Давайте предположим, что все произошло именно так… Тэк-с, а теперь стойте спокойненько в своем углу и молчите.

— Тэк-с, тэк-с, господин Видершейн, значит, он был очень взволнован?.. Да, проверка все подтвердила, — продолжал он так, как будто бы уже полчаса говорил с письмоводителем на эту тему и не заметил, как ввели Оскара. — Мы отправили полицейского ровно в половине восьмого из дома господина Беномена к господину Молитору, заставили его пробыть там ровно столько, сколько нужно, чтобы прикончить дряхлого старика и прихватить кое-что из несгораемого шкафа, а потом он пробежал по уличке, по набережной и даже без восемнадцати восемь уже был у вас… Вам потребовалось на одну минуту больше, господин Беномен!

Белесая щетинка усов вздрогнула.

— А когда вы спросили вашего приятеля, отчего он так запыхался, что он вам на это ответил, господин Видершейн?

Письмоводитель словно с головы до ног налился крутым кипятком, он буквально онемел и успел только подумать: «Ах ты, лживая собака!»

— Может быть, вы шли туда без всякого намерения убить господина Молитора? Может быть, вы лишь в ходе беседы пришли в ярость? Тогда дело обстояло бы для вас благоприятнее.

— Боже мой, да я с ним и не разговаривал вовсе. Он лежал уже мертвый, когда я вошел.

— Тэк-с.

Письмоводитель вытаращил глаза.