Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Вошли двое надзирателей, надели на Оскара наручники и повели по узенькой витой лестнице, которая бесконечной спиралью уходила вверх под самую крышу, в тюремную фотолабораторию.

Он должен был оставить оттиски пальцев на мягкой, как каучук, пластинке. Потом фотограф, с клинообразным брюшком и такой же бородкой под широко открытой смеющейся пастью, снимал его, ободряюще приговаривая:

— Это ничуть не больно. Только не шевелитесь!.. Ну вот, и с вас даже денег не просят. В моей коллекции я вам уделю самое видное место.

И, раскланявшись с кровожадной игривостью, фотограф, весьма довольный собой, стал вертеться возле своего черного ящика. На Оскара снова надели наручники.

На столе следователя Тэкстэкс, который сидел, задумчиво откинувшись на спинку кресла, сложив руки под белоснежными своими гусиными перьями, стояла пивная кружка и в ней несколько тоненьких буковых веточек с крохотными, едва распустившимися листиками, глашатаями весны.

— Почему вы убили господина Молитора? — Следователь не изменил позы, даже рук не отнял от подбородка, только глаза его стали колючими.

— Я его не убивал, поверьте.

— Но вы, тэк-с, сделали все, чтобы навлечь на себя подозрения.

— Я так сразу и подумал.

— Тэк-с? А почему же вы так сразу и подумали, если вы не виноваты?

Тут Оскар растопырил все десять пальцев, будто нечаянно измарался в какой-то гадости.

Секретарь, чем-то удивительно похожий на письмоводителя Видершейна, многозначительно и сугубо для себя поднял брови.

— В Вюрцбурге девяносто тысяч жителей. Почему вы решили, что подозрение падет именно на вас? — Следователь наклонился вперед и поймал бегающий взгляд Оскара.

— Такое у меня было чувство. Я тогда же сказал приятелям: так вот и влипнешь, здорово живешь, в историю… Сколько невинных попадает в тюрьму. Моего приятеля ведь тоже было посадили.

Господин Тэкстэкс побарабанил по папке с показаниями служанки. Она ушла от господина Молитора в половине восьмого, и, когда вернулась, он уже лежал мертвый перед открытым несгораемым шкафом.

Рядом с первой папкой была вторая, синяя, с показаниями господина, который уже двадцать лет с девяти утра до девяти вечера просиживал у окна и дважды в минуту плевал на улицу. Он видел, как между половиной восьмого и без четверти восемь из дома господина Молитора выскочил человек с пуделем и побежал по уличке в сторону набережной.

Пуделей в Вюрцбурге было всего только три. Один принадлежал старой деве, а другой разбитому параличом господину, которого ежедневно вывозили на прогулку в кресле.

— Тэк-с, господин Беномен. Может быть, вы скажете, где вы были между половиной восьмого и без четверти восемь.

— Я могу доказать свое алиби. У меня бесспорное алиби. — Оскар сказал те же слова, что швейцарец и почти тем же тоном: — А ведь это главное.

— Тэк-с, тэк-с! А я вам говорю, что для вас сейчас главное — говорить правду. Повредить это вам уже никак не может. Потому что главное нам известно, — сказал господин Тэкстэкс, все еще очень спокойно, хотя внутри у него клокотало в той мере, в какой могло клокотать. Гусиные перья слегка вздрагивали.

— Господи! Неужели вы думаете, что я его убил? Неужели вы действительно так думаете?

— Где вы были между половиной восьмого и без четверти восемь?

— Мое алиби…

— Где вы были?

Этот тон раздражал Оскара. Он выпятил губы.

— Я только в половине восьмого, ровно в половине восьмого, вышел из дому. Я могу это доказать. Полицейский надзиратель подтвердит. Он со мной поздоровался и сразу же стал сверять свои часы с башенными. Если не верите, спросите у него.

— И затем вы пошли к господину Молитору.

— Нет! — вне себя закричал Оскар. И вдруг, глядя в пространство, заговорил скороговоркой, монотонным, неестественно высоким голосом, как тогда в крепостном рву, когда предложил квартету выступать за деньги. — Я не спеша пошел через мост, куда мне спешить, какие у меня такие дела! Заглянул к своему приятелю Видершейну. Мы с ним столкнулись у дверей его квартиры. Еще не было без четверти восемь. Собственно, без девятнадцати минут. Я даже обратил на это его внимание.

— Тэк-с, тэк-с… А куда ходил господин Видершейн?

— Почем я знаю… Насчет времени я потому обратил внимание, что мы с ним собирались к портному Фирнекезу. А не по чему-нибудь еще!

Господин Тэкстэкс выкатился в соседнюю комнату и послал тех самых агентов, что арестовывали Оскара, за письмоводителем.

— Тэк-с, значит, правду, тэк-с, правду вы не желаете говорить. Что ж, господин Беномен, время терпит. Я могу каждый день, могу месяцами с вами так вот беседовать.