Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Старшему, сыну трактирщика, минуло четырнадцать лет, младшему — двенадцать. Учеников было только одиннадцать. Сын судебного следователя наотрез отказался назваться Иудой Искариотом. И так как ни Петр, ни Иоанн, ни Варфоломей, ни кто-либо другой не пожелали обменять свои славные имена на имя библейского предателя, мальчик в гневе покинул учредительное собрание учеников. Он не согласен быть предателем! Нет, он не предатель.

Ни звука не проникало снаружи в глубокий подвал. Слабо освещенные лица ребят мерцали в полумраке, как маленькие затуманенные луны. С минуту, пока длилось уставное молчание, их выражение было серьезно, как у детей, с увлеченьем играющих в заветную игру. Но вот четырнадцатилетний Петр торжественно провозгласил:

— Мы, ученики Иисуса, заступники справедливости, берем у богатых, у которых все есть, и отдаем бедным, у которых ничего нет.

Большеголовый Петр с худым, продолговатым лицом, на котором горели яркие голубые глаза, выпрямился и сказал уже другим, деловым тоном:

— Объявляю заседание открытым. Прошу собравшихся доложить о сегодняшних поступлениях и выдачах.

Похожий на девочку, беленький, с темными кудряшками, Иоанн поднял ладошку торчком и сказал:

— Черное с желтыми разводами — под тигра — одеяло взято у мясника Штумпфа. Как я уже вам докладывал, у него их два, а укрывается он одним. Второе у него заместо подстилки. Тоже мне, неженка! Ну, я битый час просидел в засаде, пока он, наконец, встал с дивана и потащился в уборную. Назад я его, конечно, не стал дожидаться, сунул одеяло под мышку и дёру. Оно было еще теплое. Меня он, ясно, не видел. Расписку я, как полагается, оставил на диване. А только, скажу я вам, — заключил он своим нежным детским голосом, — нелегкое это дело вытащить одеяло из под такого жирного борова!

Под общий смех и одобрительный ропот он откинулся на спинку скамьи. Ученик Иоанн мастерски справлялся с такими поручениями, товарищи недаром восхищались им. Сами они, не желая отставать, уже много раз рисковали быть пойманными.

— Синий комбинезон механика — вон он, на столе — я взял из беседки оптика Шайбенкэза, — сказал ученик Андрей, которого все называли «Уж». Тоненький и гибкий, он мог пролезть в любую форточку. — С каких это пор оптику нужен комбинезон? А отдать его предлагаю рыбаку Крейцхюгелю. Так и запишем!

Посыпались возражения. Все наперебой называли кого-нибудь, кому не менее настоятельно требовались брюки.

Ученик Иаков крикнул:

— У нас сорок человек в списке, даже сорок два, и всем нужно дозарезу. С какой же стати отдавать предпочтение рыбаку Крейцхюгелю? Убейте, не понимаю.

— А хотя бы потому, — сказал Уж, — что у него весь зад наружу. У меня, правда, тоже. But I don't care. [2] Ну, да мне наплевать (англ.).

Уж подружился с американскими солдатами и любил при случае блеснуть своим знанием английского языка.

Петр внес в умы успокоение, объявив, что вопрос о том, кому отдать комбинезон, будет в истинно демократическом духе решен голосованием.

— А оставил ли многоуважаемый ученик Андрей положенную по уставу расписку?

— Ах, черт! Расписку-то я и забыл!

Петр, наклонясь вперед, сделал собравшимся внушение:

— Чувствую, что кое-кому не мешает лишний раз вправить мозги насчет этого важнейшего условия. Мы обязаны в каждом случае со всей ясностью довести до сведения недоброхотных даятелей, что здесь орудуют не какие-нибудь воры, а заступники справедливости. Оптик Шайбенкэз сегодня же вечером должен получить нашу расписку, чтобы ни на кого не пало подозрение в краже штанов.

— Very well, мистер Шайбенкэз сегодня же вечером получит расписку, and I'll manage [3] Ладно., и я постараюсь… (англ.). не попасться ему на глаза.

Предложение ученика Филиппа отдать черное с желтыми разводами одеяло Иоганне, одинокой девушке, ночующей в сарайчике для коз и не имеющей чем укрыться, было встречено с энтузиазмом и даже не ставилось на голосование.

Родителей Филиппа — Самуила и Эсфирь Фрейденгеймов, убили нацисты. Его семнадцатилетнюю сестру угнали в Варшаву, в публичный дом для немецких солдат. Иоганна, которой присудили одеяло, жила когда-то в одном доме с Фрейденгеймами, и девочки дружили с раннего детства.

Филипп был на редкость красивый мальчик, точно сошедший со страниц старинной библии и перенесенный в двадцатое столетие отрок Давид, камнем из пращи убивающий Голиафа. Все эти годы после гибели родителей Филипп укрывался в деревне у приютивших его крестьян и только после оккупации Вюрцбурга снова объявился в городе. В тайное общество он был принят единогласно по ходатайству Петра, который свою речь по этому поводу закончил следующим патетическим восклицанием: