Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Внезапно все опять погрузилось в темноту, машина проехала.

Дождь пошел сильнее. Помост был сухим, но одежда насквозь промокла, и тело остыло и было влажным.

«И у нее, кажется, нет пальто, иначе она ноги укрыла бы… Интересно, она тоже промокла? Женщине все это труднее переносить. Зато ей двадцать. Самое большее двадцать. Одно искупается другим».

Несмотря на усталость и слабость от голода, его возбудила близость женщины, до которой можно было рукой дотянуться. Даже закрыв глаза, он видел ее круглое белое лицо.

«Так было бы теплее, — подумал он. — Но она даже не отвечает… Намного теплее, если лечь рядом».

Белое лицо проплыло сквозь мрак к краю помоста, и девушка спустилась с лесов.

Стеклянный Глаз тоже спустился вниз.

«Ведь между нами ничего не было, — сказал он умоляющим тоном. — Не надо сердиться».

Но Кордия чуть не плакала, потому что Стеклянный Глаз опять спутал ее с сестрой. Она вырвала из волос большой синий гиацинт и со злостью разорвала его зубами.

А когда он, обняв Кордию, лег с ней на циновку в доме без дверей, неожиданно появился портной и яростно крикнул Кордии: «Ивира!»

Кордия еще теснее прижалась к нему. Но тут вошла Ивира и рассердилась на сестру за то, что она лежит с Стеклянным Глазом. «Ну и ералаш! Теперь я совсем запутался», — сказал Стеклянный Глаз и спросил, которая же все-таки из них его возлюбленная.

Ответа он не получил. Сестры ушли с портным и обе легли к нему в могилу. Он услышал, как комья земли барабанят по деревянной крышке гроба, с замиранием сердца прислушался к приглушенному стуку и проснулся: приглушенный стук подходившей электрички становился явственней. И наконец поезд с оглушительным грохотом промчался по виадуку.

«Она сказала, что в два часа пройдет последняя… Почему она, собственно, это сказала? Ведь она не из разговорчивых… Словно товарищ по работе, который предупреждает новичка, что можно и чего нельзя делать!»

Он вытянул ноги и потер заледеневшие колени, уже несколько часов облепленные мокрыми брюками. Как и девушка, он прислонился спиной к стене и уставился в темноту ночи. «Долго я эту жизнь не выдержку… Что нам делать? Что мне делать?»

(Вот человек на набережной поворачивается, поднимает руки и падает спиной в воду.)

Он весь дрожал от холода. «А что, если мне немного походить по улице?.. Но тогда я всех разбужу». Он снова закрыл глаза. «Еще четыре дня — и мы получим пособие… Пособие? Разве тут поможет пособие!»

Когда секретарь проснулся, было уже совсем светло. В первую минуту он не мог пошевелить ногами, он их совсем не чувствовал. Секретарь посмотрел на спящих, сидевших очень прямо, вплотную к стене, как две готические каменные статуи над входом в собор в его родном городе.

Девушка, проведшая здесь не одну ночь и вполне уверенная, что будильник не подведет, проснулась от стука первого утреннего поезда, в обычное время проехавшего по виадуку.

Она встала, выпрямилась, насколько позволяли железные балки над ее головой, и перешагнула через ноги Стеклянного Глаза, который только что проснулся.

— Через десять минут придут маляры, — сказала она опять с тем же выражением товарищеской солидарности и начала спускаться по лесам.

Сверху они видели, как она несколькими привычными движениями поправила свое черное трикотажное платье, плотно облегавшее ее фигуру, и, уже двинувшись в путь, провела гребешком по коротким каштановым волосам.

Они тоже спустились и пошли за ней. Теперь, пожалуй, надо было что-то сказать.

Она начала сама.

— У вас есть деньги?

«Честное слово, он краснеет», — подумал секретарь, когда Стеклянный Глаз, смущенно покосившись вправо, ответил:

— Пятнадцать пфеннигов!

Они не могли уловить, какое впечатление произвели их слова. Выражение ее лица не изменилось. Казалось, уже ничто не могло произвести впечатления на это существо, шагавшее, как будто это само собой разумелось, рядом с ними, с бесстыдством животного выставив свою высокую грудь.

— На вокзале можно умыться. Сторож при туалете приходит только в семь.

Она говорила ни к кому не обращаясь, просто в пространство. По произношению было заметно, что она из Гамбурга. В Берлин она пришла пешком.

Они подождали, пока она вышла из туалета. Потом она ждала их, греясь на солнце, длинноногая, узкобедрая. Ее крепкое тело напоминало молодое ореховое деревце.

В первой же булочной секретарь купил шесть булочек, каждому по две. Она молча взяла свои и медленно начала жевать всеми тридцатью двумя зубами. У нее был большой, просто очерченный рот и несколько бледные губы.