Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Казалось, мировая война все еще не кончилась. Ее влияние чувствовалось до сих пор, она тяжким бременем лежала на плечах людей, и люди молча несли его. Головы у них клонились как-то ниже, чем у людей в других странах мира. Сквозь хмурые тучи пробилось солнце. Но никто его не заметил.

Старьевщик стоял в дверях.

— Каждое — восемь марок! — при этом он даже не взглянул на них, он нюхом чуял, что денег у них нет.

Значит, шестнадцать. Берлин велик. Но жесток. Чтобы вырвать у этого четырехмиллионого города шестнадцать марок, нужна железная настойчивость. Они еще раз осмотрели оба пальто, которые висели на вешалке у входа в лавчонку и казались довольно теплыми.

— Он бы их здорово отутюжил.

— Да, ему уж больше не утюжить, он уже давно истлел.

— Ему-то хорошо.

— Хотелось бы тебе того же?

Тут Стеклянный Глаз опять покосился вправо и сказал:

— Не знаю; пока еще не знаю.

Повсюду на необозримой равнине возвышались серые дома. По бесконечным выщербленным асфальтированным улицам, вдоль и поперек пересекавшим город, без цели брели замерзшие Стеклянный Глаз и секретарь. Цель их висела позади, в лавке — на вешалке.

Еще три недели, и они смогут получать пособие. В одной из пивных у Силезского вокзала они встретили седого человечка, который вызвался помочь им в этом деле. За соответствующее вознаграждение он сводил достойных доверия лиц, по каким-либо причинам не получавшим пособия, с человеком, который за соответствующее вознаграждение доставлял им работу на срок, дающий право получения пособия. Это была его профессия. У него были всегда под рукой люди, профессией которых было за соответствующее вознаграждение нанимать рабочих и сообщать об этом на биржу труда, не давая им фактически ни работы, ни жалованья.

— А если кто-нибудь потом — вперед заплатить никто не в состоянии — откажется отдать причитающееся вознаграждение?

— Тогда он рискует потерять свое пособие. Ого, у того человека, который фиктивно предоставляет работу, дело поставлено на широкую ногу. Впрочем, ничего подобного еще ни разу не случалось.

— Вот ты хотел изобрести новую профессию, — сказал секретарь Стеклянному Глазу. — Теперь ты видишь, что всему свой черед: сперва миллионы безработных, а потом только новая профессия — нанимать их и за это получать соответствующее вознаграждение… Да, да, без прогресса ничего не бывает.

Во всех городских конторах по найму они уже побывали и решили больше туда не ходить. Работа была только у сидевших там служащих, которые никому не могли предоставить работу.

Каждый день надо было заботиться об одном и том же — как добыть в огромном Берлине одну марку на хлеб, что было очень нелегко, и как найти пристанище на ночь, — наступили холода. Но они научились просить милостыню. Они научились этому в Берлине, потому что умирать они еще не умели.

В течение всей первой недели секретарь безуспешно пытался нажить деньги на цвете своих волос.

Он вдоль и поперек исходил гигантский город, добираясь до рабочих кварталов, где об окраске волос никогда и не слыхали. Но не встретил интереса к делу, без всякого напряжения удавшемуся в романских странах, где оно служило забавой для беззаботной толпы. В утешенье какой-то парикмахер побрил их даром. Но с той поры щетина их неудержимо разрослась, оставив открытой лишь небольшую часть бледных лиц.

Золотоискатели Аляски пробивались сквозь снега и льды ценой невообразимых лишений, с кулачными боями и поножовщиной, требовавшей напряжения всех сил. Но у них всегда сохранялась великая надежда. А два солдата совсем неромантичной серой пятимиллионной армии безработных шагали сквозь зиму 1930/31 года, лишенные какой-либо надежды. И вопрос, на который не было ответа: так что же нам делать? так что же нам все-таки делать? — не исчезал из их глаз, когда-то голубых, а ныне — бесцветных.

Им были знакомы мрачные залы, в которых городское благотворительное общество раздавало еду — литр супа за тридцать пфеннигов. Для них это было дорого. Тридцать пфеннигов надо было иметь. Голодные бродили они по гигантскому городу, не обращая внимания на названия улиц и на направление, пока наконец Стеклянный Глаз не останавливался и не спрашивал:

— Где это мы находимся?

— Как раз в двенадцати днях пути от пособия.

Ежедневно, чтобы провести время, они играли вот так в вопросы и ответы, а затем садились в трамвай и, рискуя, что их высадят, ехали несколько остановок, надеясь согреться.