Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Увидев Климова, сухо кивнула ему и громко сказала:

— Ну езжайте! А я через день-два подъеду.

— Я провожу вас, — сказал Климов Марине и хотел взять её чемодан.

— Спасибо, не надо, — ответила она и пошла вперёд.

— Не опоздайте на автобус! — крикнула ей мать. — Следующий пойдёт через час.

— Не скучайте, дядя Саша! — сказала девочка и помахала веткой рябины.

Придя домой, Климов почувствовал себя одиноким и никому не нужным. В доме было тяжело переживать разлуку, и ноги сами собой привели его на берег реки, к перекату. Он снял ботинки и перешёл реку. Вот и луг, где он видел её счастливое лицо, слышал её радостный смех. Где теперь всё это? Тогда был солнечный день. Луг тонул в разливе цветущих трав. Летали бабочки, гудели шмели и пчёлы — всё радовалось жизни. Теперь луг не звенит. Он поёт прощальную песню, но на не слышна. Она тиха, как бег воды в берегах, как полёт первого жёлтого листа над водой, как проблеск солнца из-за тучи.

10

Тянулись дни. Шли дожди — холодные и долгие. Климов сидел в сыром нетопленном помещении. Их дом был закрыт. Был он тих и пуст. Только в саду исподволь наливались соком антоновские яблоки, приобретая тёплые жёлтые оттенки.

Тонкими, хрупкими утрами пришёл сентябрь. В листве деревьев появилась прожелть, засеребрились в воздухе нити паутины. Горизонт отодвинулся, а небо заголубело холодной чистотой и стало глубже. Дни стояли застывшие, словно в оцепенении, словно хотели обернуться назад, — позабыли что-то да раздумали. Вода в реке приобрела холодную ломкость и начинала засыпать. Сон сламывал её на излучинах, на глубоких местах. Пошёл листопад. Ветер выметал опушки, собирал жёлтые, багряные, бурые листья, закручивал их, гнал по дорогам, по полям, поднимал к небу и швырял в канавы, в пруды, в реки. Только крушину не охватил, не сжёг огонь осени. Стояла она молодая, зелёная.

Днями Климов валялся на диване. Не работал. Переживал. И ждал.

Серыми продрогшими утренниками ступил октябрь. Деревья день за днём роняли оставшуюся листву. В садах убирали последние яблоки. Улицы пахли анисом и антоновкой.

Утром в воскресенье Климов увидел Иру. Она бегала по оголённому участку, собирала ветки и подкладывала их в костёр. Он тягуче дымил, не желая разгораться.

Климов помог им убирать антоновку. Крупные, тяжёлые жёлто-восковые плоды они с Мариной укладывали в ящики и уносили в подвал. Иногда их руки встречались. Марина вздрагивала, глядела на Климова и опускала глаза. Климову казалось, что она хочет сказать ему важное, мучительно раздумывает, у неё вздрагивают губы, но она молчит и опускает ресницы.

Уже смеркалось, когда убрали последние яблоки. Тянуло прохладой. Марина мёрзла в своём тёплом свитере.

— Тебе нездоровится? — спросил её Климов.

— Нет, что ты. Зябко просто.

— Когда вы уезжаете? — спроситл он её.

— Сегодня.

— Автобусом?

Маритна напряглась, помедлила с ответом.

— За нами приедет машина.

Климов сощурился, вытер руку о куртку, взглянул на улицу.

— Понятно. — И, круто повернувшись, зашагал к калитке.

— Постой! Ты ничего не понял! — крикнула ему вдогонку Марина.

Но Климов не слышал. Он торопливо, тяжело размахивая руками, шёл к своему дому.

… Тёмная осенняя ночь вползала в окна и застилала чёрными коврами комнату. У Климова горела настольная лампа. Лежала открытая книга, но он её не читал. Транзистор выговаривал незнакомую мелодию. Саксофон горловыми звуками всё время повторял: «по-спе-шил, по-спе-е-ши-и-ил…» Вещи он давно собрал, готовясь к отъезду Комната сегодня казалась пустой, необжитой. А он здесь прожил радостных три месяца лета. А сегодняшнего дня он ждал особенно. И вот он пришёл…

В окно постучали. Нет, не постучали. Хотели постучать, но сил не хватило. Это был звук, как всхлип. Робкий, извиняющийся, зовущий. Он отозвался в сердце Климова. Так стучаться могла только она. Климов рванулся в сени, выскочил на крыльцо. В темноте никого не увидел. И тут ему показалось, что его плеча коснулись. Он вздрогнул и быстро обернулся. В лицо тянула ветку яблоня. Он окликнул Марину. Ответом было глухое урчание мавшины за колодцем.

Климов побежал к её дому. Он был чёрен в безлиственном саду. Калитка на запоре. Марина уехала. В конце деревни по верхушкам деревьев, будто его всё время оттаскивали назад, скользил луч от фар машины, которая удалялась в сторону новой дороги, проложенной в город. Скоро этот пульсирующий комочек света пропал, и всё погрузилось в осеннюю ночь.