Юрий Любопытнов - Озеро призраков

На другой день в полдень пришла мама, и они втроём переворошили сено, после обеда сгребли его, чтобы сложить в копну. Отец вилами натаскал сена, сделав основание для копны, и велел Коле умять его. Коля залез на кучу, походил по ней, а отец стал носить сено. Коля раскладывал его по окружности и посередине, уминал, ходя по нему взад-вперёд. Оно кололо голое тело, налетали слепни и мелкая мошкара, а копна росла ввысь и всё дальше становилась земля.

— Смотрите, Лобастик! — закричал Коля и указал рукой на кусты орешника. — Это тот лосёнок, про которого я говорил! — восторженно заключил он.

Лобастик стоял, почти скрытый кустами, и внимательно наблюдал за происходящим на поляне. Постояв минут пять, он ушёл.

— Я его кормил хлебом, — рассказал Коля родителям. — И он меня не боялся.

Отец граблями очесал копну со всех сторон, придав ей ровный вид, и сказал Коле, что теперь надо завершать навивку и пояснил, как это надо делать.

Коля понял. Надо было, раскладывая сено по окружности, убавлять со всех сторон. И вот он стоит на вершине копны и с замиранием сердца думает, как теперь ему спускаться вниз.

Отец воткнул в копну выше своего роста длинные вилы, и Коля на животе сполз на них. Затем спрыгнул, и сильные руки отца подхватили его. Копну, похожую на пирамиду, отец поправил, и все трое стали собираться домой.

Коля смотрел, не появится ли где Лобастик, но лосёнка нигде не было видно. Когда они покидали лагерь, Коля оглянулся. Шагах в тридцати сзади их на длинных ногах вышагивал лосёнок. Коля хотел подойти к нему, но отец остановил:

— Не пугай лосёнка!

Лосёнок шёл за ними почти до самой насыпи. Когда они вышли к полотну железной дороги, он остановился.

— Провожает тебя, — сказала мама.

Шагая по шпалам, Коля думал, что через два-три дня он опять останется в лесу и, наверное, встретит Лобастика.

2006 г

СТАРУШКА-ЛЕСОВУШКА

Неторопливым шагом идёт лошадь, кивая головой деревьям, как старым знакомым. Колёса телеги скрипят, проваливаясь в глубокую колею. Я лежу на возу сена позади деда Алексея, одной рукой крепко держусь за гнёт, а другой закрываю лицо от ветвей, стегающих по глазам.

Лес молчалив. Лишь изредка, заслышав скрип колес, ударяет крылом большая птица и улетает, нарушая густую тишину. Крутыми поворотами стелется дорога.

— Ишь, как колея петляет, — говорит дед и понукает лошадь, — будто следы старушки-лесовушки.

— Кто такая старушка-лесовушка? — спрашиваю я деда.

Он не спешит с ответом. Ждёт, пока лошадь возьмёт подъём. Смотрит, как о маковки деревьев осыпает красные искры послеполуденное солнце. Потом отвечает:

— Она весь свой век в лесу живёт, вот её люди так и прозвали.

Я понимаю детским чутьём, что за этими словами таится что-то более интересное и прошу деда рассказать про старушку-лесовушку,

— Рассказать? — оборачивается дед и спрашивает: — А слушать будешь?

Я только киваю и крепче хватаюсь за берёзовое бревно гнёта.

Дед ослабляет вожжи и начинает рассказ. Голос у него тихий, но слышный.

— Живёт эта старушка в наших местах. Дом у неё из корья, крыша из бересты, глядит на поляну, а где та поляна никому не ведомо. Бережёт старушка цвет красоты дивной и силы тайной. Голубые листья кольцами свёрнуты, соцветие — шар из лепестков, как шестопёр. Цветёт утром — огненно. Кто найдёт этот цветок, тот будет владыкой природы, познает язык затаённый и леса, и трав, и вод, и трясин. Но старушка зорко следит за цветком и близко к нему никого не подпускает.

— А почему старушка такая злая, что не подпускает никого к цветку? — спрашиваю я.

— Старушка не злая, да в плохих руках этот цветок беды неминучей может наделать. Вот и поставлена она к нему стражем денно и нощно.

— А когда он цветёт? — опять спрашиваю я.

Дед перекладывает вожжи из одной руки в другую, удобнее устраивается на сене:

— Доподлинно день заповедный неведом, не оставили о нём памяти старые люди. Но говорят, надо идти за ним в июньские дни, когда заря окликает зарю, когда одевается в цвет рябина. И не во всяком лесу надо искать цветок заветный, а в том, в каком и солнце и темень одновременно. Ступай за иволгой, когда услышишь её посвист. Три раза прокукует кукушка. Идёшь — место ровное, будто вода в озере в безветренный день. То мягкие, мшистые кочки, то — урочища болотных влаг. А то вдруг лес пойдёт чёрный, еловый, по овражинам, по пригоркам, под ним и трава не растёт, на сучке того и гляди, глаз оставишь. Это лес, как засека стоит на пути. Бережёт, значит, места заветные.