Юрий Любопытнов - Озеро призраков

— Корысть одна — любопытство.

— И куда он ведёт — в Троицу.

— До Троицы не знаю. Там погреба разные старые. То туда идут, то — туда. А выходит он в Комякинский овраг.

— И всё?

— Может, и дальше ведёт, но я не знаю.

— Ляхи хотят по нему до Троицы добраться, — сказал Малой. — Войти незаметно в обитель, а так силы нет у них взять её. Осаду чинят, а бестолку.

— А Фролка стало быть лазутчик их?

— Казну посулили, он и рад служить….

Подошли к Паже за Водяными воротами. Остановились. В монастыре было спокойно. С востока горели смоляные факелы — там на лужайке были привязаны польские кони. Кто-то покрикивал тихо, а что нельзя было понять.

Малой отвел Степана и Никитку ближе к Паже. Здесь она мелела, и её струи, перекатываясь по камням, журчали. Мужики о чём-то долго совещались. Потом разошлись в разные стороны: Малой пошёл на юго-запад, а Степан с Никитой в Бобыльскую слободу.

5.

Фролка привёл Никиту к пану полковнику Яну Пшемульскому — долговязому человеку с больным желудком, который вчера выступал на ступеньках игуменской кельи. Он занял игуменские покои, а настоятельницу попросил покинуть это тёплое здание и отправиться к кому-нибудь из сестёр.

Молоденький казачок из украинских крепостных пана, открыв дверцу, подкладывал в топившуюся изразцовую печку новую порцию дров. Полковник сидел в кресле у стола с инкрустациями и попивал тёмное красное вино из серебряного кубка. В помещении было тепло, и он наслаждался этим теплом, согревая себя ещё изнутри. На широкой лавке был разостлан персидский ковер, поверх которого лежала одежда полковника — с позументами кунтуш, шапка, отороченная лисьями хвостами и сабля с осыпанной драгоценностями рукояткой.

Ординарец открыл низкую дверь и спросил пана, примет ли он Фролку Кривого.

— Что ему надо? — спросил полковник и поморщился, то ли от боли, то ли от известия о просящем аудиенции лазутчике.

— Говорит, что по важному делу. С ним какой-то мальчишка, видать, из местных.

Пшемульский с минуту раздумывал, глядя как густое вино отсвечивает на стенках кубка.

— Пусть войдёт, — сделал движение головой пан полковник, и рука с большим перстнем на безымянном пальце потянулась к кубку.

Вошёл Фролка. В нём не сразу можно было признать нищего, несколько лет отиравшегося в монастыре. Лицо было умыто, волосы расчёсаны и помазаны маслом, из-под овчиного кафтана виднелась домотканная рубаха. Он хотел подойти ближе, но пан полковник осадил его мановением руки — как лазутчик не был помыт и одет в новые одежды — от него на расстояние нескольких шагов разило нечистоплотным духом. Пан полковник даже поморщил нос.

— Что тебе? Говори! Да скорей.

Фролка низко поклонился и, откашлявшись, спросил:

— Дозволь слово молвить, пан полковник?

— Я тебе разрешил.

Фролка потоптался на кривых ногах.

— Тут со мной малец из Бобыльской слободы, Никиткой зовут. Так он говорит, что знает про подземный ход монастырский.

Пан полковник вскинул бровь. Рука, державшая кубок, дрогнула.

— Откуда он знает?

— Мальчишка!? Он все закоулки здесь облазил.

— Может врёт?

— Не должен. Какая ему корысть врать. Чтоб батогов получить? Я с ним уже побывал в подземелье. Проверял.

— И что же?

— Есть там ход, с полверсты мы прошли. Дальше духу не хватило…

Пшемульский взглягнул на серое лицо Фролки, которое тот побрил по примеру польских господ, оставив усы и куцую бородёнку на подбородке.

— Солдат надо бы отрядить… посмотреть. — Фролка подобострастно взглянул на пана.

— Без тебя знаю. — Полковник достал надушенный платок, поднёс к лицу, чтобы отбить неприятный запах, шедший от бывшего нищего.

— Доставь его сюда.

— Он в сенях. Я его привел с собой. Дозвольте?

Пан полковник небрежно кивнул, приказывая привести мальчишку.

Фролка открыл дверь в сени и крикнул:

— Где ты там? Иди к пану полковнику.

В комнату вошёл Никитка, встал у порога, снял шапку с головы, внимательно глядя на восседающего за столом длинного чужестранца.

— Так ты говоришь, что знаешь, где здесь подземный ход? — спросил как можно мягче полковник, разглядывая паренька.