Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Как они и предполагали, утром пан полковник вышел на крыльцо игуменской кельи, перед которым собралось до полусотни гайдуков добровольцев, которым предстояло обследовать подземелье. Каждый был вооружён мушкетом и саблей, за плечами болтались торбы со снедью, у коих были факелы — короткие палки с накрученной на концы просмолённой паклей.

Полковник морщил лицо — ночью у него разболелся желудок. Вызванный срочно в покои лекарь дал каких-то порошков, заставил выпить противного зелья. Сначала боль притупилась, утихла, а к утру опять дала о себе знать. Полковник выпил порошков, набросил на плечи кунтуш, и вышел на крыльцо.

К нему подлетел вёрткий небольшого роста, весь в веснушках, молодящийся офицер, на которого Пшемульский возложил обязанности командира отряда. Тот когда-то командовал эскадроном польской конницы, но его гусары были перебиты, сам командир не просыхал от пьянства, никакие увещевания и взывания к шляхетской совести не помогали, и пан Пшемульский, знавший накоротке офицера Войцеха, как сына своего старого друга, а возможно, и дальнего родственника, приблизил его к себе в качестве своего рода адъютанта. Будучи всегда на глазах, молодой человек не решался ослушаться старого полковника, он всегда был при командире, и на пагубную привычку не стало времени. Правда, по вечерам, когда был свободен от службы, нет-нет он прикладывался к узкому горлышку фляжки с мальвазией или белым крепким вином, которое изготовлял его слуга из украинских крепостных.

— Люди готовы? — спросил Пшемульский. Верхняя губа вздернулась от боли, обнажив крупные лошадиные зубы.

— Так точно! — отрапортовал Войцех, красный от быстрого бега.

Полковник посмотрел на его красное лицо, бровь поползла кверху, но потом заняла прежнее место.

— Тогда выступайте, — провозгласил полковник. Опять тело пронзила колющая боль, и ему захотелось побыстрее вернуться к тёплой печи и побыть одному наедине со своими приступами. — Где парубок?

— Под присмотром казаков.

— Добже. Пусть вам матка бозка дарует удачу.

Он запахнул кунтуш и вернулся в келью.

Войцех соскочил со ступенек и развернул свою группу на сто восемьдесят градусов. Два казака привели Никитку.

— Веди нас, — сказал ему Войцех. — А вы, — обратился он к казакам, — смотрите за ним, чтоб не убежал.

— От нас не убежит, — ответил длинный казак в шёлковых шароварах, с красным поясом, перехватывающем узкую талию, с чёрными молодыми усами над губой, обнажённой саблей подталкивая Никитку вперёд.

Никитка повел их на западную сторону монастыря, где стояли бревенчатые амбары и клети для зерна. Войцех замыкал колонну, ежеминутно косясь на долговязого старика, семенящего рядом — своего слугу с тёплой накидкой в руках и торбой через плечо, в которую старик положил лопатку ягнёнка, каравай хлеба и штоф доброй горилки, без которой молодой пан не мог прожить и дня, прикладываясь втихомолку к стеклянному горлышку бутылки.

Подойдя к воротам, которые были сделаны перед входом у подножия холма, на котором располагалась обитель, Никитка остановился и сказал, что надо войти в них.

Казаки распахнули ворота, а Войцех приказал зажечь факелы.

— Веди! — коротко бросил он пареньку и тронул рукоять шпаги.

Никита оборотился к Покровскому собору, вздымавшему свою маковку с крестом саженях в двухстах от потайных ворот, перекрестился и ступил в прохладную темень. Чуть впереди него с факелом шёл поляк и по бокам двое, затем Войцех, а замыкали всю эту процессию около тридцати гайдуков тоже с факелами.

Пол в подземелье был естественный, никакого настила не было, стены и подпиравшие потолок балки и столбы были вытесаны из дубовых бревён, осклизлых и покрытых плесенью. Валялись изломанные, полусгнившие бадьи без дужек, коромысла, прямые и дугообразные, большие кади, почерневшие, пропитанные старым рассолом, — от подземелья веяло застоявшемся запахом старого, несвежего.

Никита провёл супостатов через узкую дверь, и они очутились в другом помещении, низком и небольшом, почему-то заваленным старыми лавками и конской гнилой сбруею.

— Какая вонь, — поморщился пан Войцех и брезгливо посторонился, чтобы не задеть плечом свисавшую с потолка позеленевшую, в паутине оброть.