— Филька, — воскликнул плотник. — Бодай тебя комар! Ты ж…
Мужик подмигнул ему:
— Тише! Словили меня. Подался я сегодня утречком сюда навестить сударушку, да попался ляхам на завтрак. Вишь, привели на лобное место. — Он криво усмехнулся.
Степан хотел ещё о чём-то расспросить Фильку, но на крыльце раздался шум.
С игуменских покоев, по лестнице спустился высокий человек с измождённым от болезни или от аскетического образа жизни серым лицом, с прямыми светлыми волосами почти до самых плеч, в дорогой бархатной одежде с позолоченными пуговицами и вышитыми по синему полю шёлковыми затейливыми цветами. На поясе болталась длинная шпага. Рядом с ним шествовал, иного слова нельзя было подобрать, круглый человечек с гладко выбритой головой и длинными чёрными усами, спускающимися к подбородку, в зелёном жупане и кривой саблей на боку. Атласные шаровары были заправлены в мягкие козловые сапоги.
Длинный испитой человек остановился перед толпой на предпоследней ступеньке крыльца и заговорил. Голос был скрипучий, как песок, попавший в жернова:
— Ну что, пёсье отродье, — сказал он, поводя светлыми глазами по толпе и держа левую руку в перчатке на эфесе шпаги. — Желаете служить польскому королю Сигизмунду?
Толпа безмолвствовала.
— Не хотите говорить, чума на вашу голову! Не образумились ещё? Не пришло время? — Он сделал длинную паузу, мрачно посмотрел на разношёрстную толпу, понуро стоявшую у крыльца, и рукой подозвал поближе толстого человечка: — Прикажи привести того… нищего.
Толстяк, гремя саблей, бросился исполнять приказание.
— Сказывают, — продолжал пан, — будто от вашего монастыря к Троицкому ведёт подземный ход. Только никто якобы не знает где. Мы бы попытали сидельцев троицких, да они носа не кажут из-за стен. Вот мы и навестили вас. У вас нет стен таких дуже мощных… — он захохотал.
Захохотали и несколько человек, пришедших с ним.
В дверях игуменских покоев показался толстяк, а за ним Фролка Кривой. Его сразу нельзя было и узнать. Непокрытая голова была расчёсана, на плечи был наброшен ярко жёлтый кунтуш, в сапоги с подковками были заправлены бархатные штаны.
— Фролка! — прошелестело в толпе. — Ой! Смотри, народ, обнову справил! Вот и нищ!
— Наряди козла в епанчу, всё равно козлом останется, — сплюнул на землю Филька Малой. — Он лазутчик ляхский. — Глаза слобожанина блеснули из-под шапки.
— Это ваш человек, — ткнул пальцем в Фролку шляхтич. — Вы его знаете. Он говорит, что есть подземный ход из вашего монастыря в Троицкий.
Толпа безмолвствовала.
— Так есть или нет? — грозно повторил пан. Брови его сдвинулись к переносице.
— Откуда нам знать, — произнёс из толпы горшечник Платон. — Есть или нет. Это, чай, не дорога, по которой кажинный день ездишь. Нам это неведомо.
— Если Фролка сказывает, что есть такой ход, его и пытайте. А с нас что взять, — сказал Степан. — Откуда нам знать.
— Кто это голос подаёт? — поднял кверху бровь пан.
Степана вытащили из толпы и хотели бросить под ноги пану, но Степан, откинув в стороны поляков, набычился, глядя на долговязого шляхтича.
— Привяжите его к столбу, — распорядился пан, указав на плотника.
К Степану подбежало несколько солдат, схватили за верёвки и поволокли, опутав руки и ноги, к столбу, врытому посреди площади. Содрали сермягу, оставив в одной домотканной рубахе, и привязали к столбу.
— Сказывай, где здесь подземный ход? — обратился к нему пан.
— Не ведаю ни про какой ход, — ответил Степан.
— Не верю. Должен знать.
Степан молчал.
— Всыпьте ему батогов. — Пан повёл глазами в сторону, где обочь крыльца стоял десяток вооруженных кирасиров.
Двое рослых ляхов с палками в руках встали по сторонам столба.
Долговязый шляхтич махнул рукой. Удары батогов посыпались на спину Степану.
После десяти или больше ударов, пан спросил:
— Ну так вспомнил, где есть ход.
— Я не слыхал о таком, — ответил Степан.
— Привяжите столбу вон того, — сказал пан, указав на Платона горшечника.
Тот был ростом ниже Степана, худой, как тростинка. Шляхтич, видимо, подумал, что у такого мозглявого человечка легче выбить признания.
Читать дальше