Юрий Любопытнов - Озеро призраков

Татары заметили поваленные поперёк дороги деревья и с воем умчались назад.

— Храбрецы, — сказал Афоня. — Удрали!

— Это лазутчики, — проронил Репих. — Сейчас все нагрянут.

Действительно, показался отряд. Впереди конные, позади сани. Тонко пропела татарская стрела, вылетевшая из задних рядов.

— Сейчас жарко будет, — пробормотал Афоня и зачерпнул в худую рукавицу снегу.

Несколько смельчаков подъехали к самой засеке. Радонежцы ударили их в упор стрелами. Татары спешились и бросились, прикрываясь щитами, на завал. Афоня выбрал татарина толстого, в косматой шапке, окованной сверху пластинами железа, с чёрными висячими усами. Натянул тетиву. Лук согнулся, и стрела, дрогнув оперением, тонко разрезала воздух.

— Ия-алла, — суматошно завопил один из нападавших, увидев валившегося с седла собрата. Но и сам не успел увернуться.

— Вот так, — сказал Афоня и взял ещё стрелу.

Радонежцы стреляли из-под ветвей, ордынцы их не видели и это давало обороняющимся большие преимущества.

— Все сюда! — кричал Репих. — В лес они не сунутся. Там снегу по брюхо. Стреляй!

На левом краю засеки ордынцы пробрались среди деревьев и острого тына бревён и стали теснить мужиков. Туда и бросился Афоня. Высокий, с седеющей чёрной бородой, без кожуха, он махал боевым топором на длиной рукояти, сокрушая нападавших. Толстой жердиной размахивал Митяй, сметая карабкающихся ханских воинов. Вцепились в горло и катались по снегу двое окровавленных. Они так и затихли с руками на горле под ногами ревущих татар.

Дорога была узкая, снег глубоким, ордынцам было трудно широким полукольцом пробиться к засеке, и они отступили, оставляя раненых и убитых.

Афоня опустил топор, вытер мокрый лоб рукой. От влажной, пропитанной потом сермяги, шёл пар.

— Ай и намахался, — сухим ртом проговорил он. — Аж рука отсохла.

Он накинул кожух, поискал потерянную шапку, не нашёл, и напялил на голову чужую, подобранную в снегу.

Репих приказал отнести убитых за дорогу. Двое парней и несколько мужиков принялись стаскивать трупы в сторону от засеки.

— Этот вроде живой, — сказал Афоне тщедушный мужичок, с рыжеватой спутанной бородой, и указал на молодого парня, лежавшего чуть впереди засеки и придавленного тяжёлым татарином.

Взяв топор, Афоня перемахнул через лесину. Парень был без шапки, светлые длинные волосы рассыпались по снегу. Из рассеченного рукава сермяги высовывалась белая рука с кроваво-красной полосой запекшейся крови. Он трудно, тяжело дышал.

— Это ж наш, хотьковский, — вгляделся в лицо парня Афоня. — Кузьмы Комяки сынок. Чего ж раньше я его не узнал…

Он отвалил убитого татарина, распахнул тулицу — узкий кафтан — на парне и снова запахнул полы:

— Не жилец он. В живот… басурман…

Послышался сорочий стрёкот.

— Опять наши весть подают…

— Нам бы до вечера продержаться, а там в Радонеж, за стены.

— За стенами долго не отсидишься. Выкурит татарин, как пчёл. Пощады от него не жди. Он помнит поле Куликово… Лучше смерть принять, чем в полон идти, — сказал Репих и потрогал шипы шестопёра.

Солнце стало припекать, и мороз ослаб. В лесу было тихо. Казалось, заснули деревья, укрытые снежными покрывалами. Никому не верилось, что эту тишину сейчас разорвут визгливые крики татар, удары мечей и свист стрел. И лес огласится шумом сечи, и будет падать снег с ёлок и…

Запыхавшийся, весь в снегу, прибежал Жданко.

— Идут, — сообщил он. — Вся дорога черным-черна.

— Ну вот, ребятушки, — сказал Репих, — то была присказка, а сказка впереди. Пришел черёд кровавому пиру.

Татары с гиканьем, с визгом, огромной толпой ринулись на засеку. Не успели мужики послать по одной стреле, как озверевшие ордынцы, словно муравьи, облепили деревья. Русичи отбили первую волну нападавших. но за ней устремилась вторая, ещё более упорная. Падали защитники засеки. Дорога перед завалом была усеяна трупами татар, а новые силы всё прибывали…

Сеча была злая. Упал с разрубленной головой, обливаясь кровью, бобыль Афоня. Осел в снег, склонив непокрытую кудрявую голову, Митяй, прохваченный навылет татарской стрелой. Ещё рубился топором, изнемогая от усталости, какой-то хотьковский мужик. На него напирал татарин на лошади, загоняя под деревья.