Пэм Муньос Райан - Эхо

Помощник режиссера подал ему знак: музыканты заняли свои места.

Концертмейстер взял на скрипке ноту «ля». Скрипки на сцене отозвались негромко. Виолончели и контрабасы загудели в унисон. По залу поплыли аккорды — музыканты настраивали инструменты. Подал голос гобой, другие деревянные духовые подхватили.

Фридрих нашел взглядом новую флейтистку. На репетициях она немного нервничала, поэтому Фридрих нашел время поговорить с ней отдельно. Она была совсем молоденькая, но необыкновенно талантливая. В ее игре была какая-то страстная целеустремленность. Фридрих не смог бы определить эту особенность словами, но он ее понимал. Эта жажда охватить музыку и в то же время подчиниться ей напоминала ему себя самого.

Постепенно звуки стихли, и наступила тишина.

В зрительном зале погасили свет. Раздались аплодисменты.

Помощник режиссера махнул рукой Фридриху.

Фридрих уже давно перестал волноваться по поводу родимого пятна и даже отказывался от сценического грима, который предлагали использовать некоторые режиссеры. И все же он на несколько секунд замер в кулисе, не решаясь и в то же время стремясь выйти на сцену. Каждое выступление перед публикой — путешествие в неведомое. Он прошептал слова, которые всегда повторял на удачу, прежде чем взойти на дирижерское возвышение. Эти же слова он шепнул своей гармонике, когда протер ее тряпочкой и отправил в широкий мир. « Gute Reise ». Счастливого пути!

Он вышел на сцену, и его встретил шквал аплодисментов.

Фридрих взял дирижерскую палочку, вскинул руки и замер, готовясь легким движением запястья дать сигнал ударным.

Четыре долгие звенящие ноты словно ступеньки в иной, зачарованный мир. Фридрих погрузился в историю, которую рассказывал оркестр. Мытарства Порги, главного героя оперы, во многом были созвучны его душе: одинокий искалеченный человек; наглец, считающий, что может править миром; вечно подкарауливающее за плечом зло; бессилие перед потерей близкого человека и препятствие, которое кажется непреодолимым.

Фридрих подвел оркестр к нежнейшей «Колыбельной», предчувствуя взмывающую ввысь мелодию. В ушах звучали слова: «Тише, маленький… Не плачь»…

Музыка была больше Фридриха — огромная, немыслимо прекрасная и правдивая. Она увлекла его за собой и покорила. Он слился с оркестром, они стали единым целым.

Об этом он мечтал в детстве, когда стоял на верхней перекладине стремянки на фабрике губных гармоник и дирижировал воображаемой симфонией — великолепное созвучие многих инструментов, история, оживающая в музыке.

По его знаку зазвучало мощное крещендо, а за ним — великолепный финал.

Музыка смолкла. Фридрих задержал дыхание.

Для него была драгоценна эта короткая, изысканная пауза между последней нотой и аплодисментами. Чистое пространство одного-единственного вопроса: сегодня публика слушала сердцем?

Такси остановилось на углу Пятьдесят седьмой улицы и Седьмой авеню города Нью-Йорка. Навстречу выбежал Майк Фланнери в смокинге — он в нетерпении расхаживал взад-вперед по вестибюлю концертного зала. Открылась задняя дверца, из машины выпрыгнул Фрэнки и бросился обнимать Майка.

— Ты посмотри! Карнеги-холл! Все, как мы мечтали! Тут правда балконы все в золоте и красные бархатные сиденья?

Майк со смехом хлопнул Фрэнки по спине:

— Как будто стоишь внутри позолоченного пасхального яйца! И сиденья точно такие, как рассказывала бабушка. — Он отодвинул от себя Фрэнки на расстояние вытянутой руки и окинул взглядом его костюм. — Ты и сам хорош! Первый год в юридической школе пошел тебе на пользу!

— Пока что первый на курсе! — Фрэнки выпятил грудь. — Знаешь что? После концерта пойдем есть ростбиф и мороженое! В память о старых временах. Или… В честь новых! Кое-кто заказал столик в Русской чайной [35] Russian Tea Room — ресторан русской кухни на Манхэттене, между двумя небоскребами: 77-этажным Метрополитен Тауэр и 60-этажным Карнеги-Холл-Тауэр. .

Фрэнки, улыбаясь, кивнул на такси.

Мистер Говард помогал тете Юни выбраться из авто. Она выглядела очень изысканно: в длинном черном платье с палантином из чернобурки.

— Это я заказала столик, — объявила она, обнимая Майка.

— Спасибо, Тетечка! — Майк поцеловал ее в щеку.

Она утверждала, что это детское прозвище подходит ей намного лучше, чем официальное «тетя Юни».

— Мистер и миссис Поттер передают тебе привет, — сказала она.

— Как они? — спросил Майк.