Пэм Муньос Райан - Эхо

Айви поступила в «Эмпайр Филармоник» по обмену из лос-анджелесского филармонического. Ее лучшая подруга, Сьюзен Уорд, стала секретарем юриста. Брат Сьюзен, Том, единственный из мальчиков трех семей пришел с войны без всяких увечий и теперь управлял отцовскими фермами. Семья Ямамото вернулась домой, к прежней жизни. Они ухаживали за своей фермой с тем же терпением и любовью, что и до войны. Карен и Энни постепенно тоже подружились с Айви. К счастью, Кенни тоже выжил на войне… Хотя и чудом.

Сейчас он приехал в отпуск, перед тем как отправиться на боевое дежурство в Южную Корею, и сегодня был в зрительном зале. Много лет назад Айви пообещала, что когда-нибудь пригласит его на свой концерт. Они и представить не могли, что концерт будет в Нью-Йорке, в Карнеги-холле.

До антракта Айви даже не пробовала высмотреть его в зале — слишком волновалась. Но сейчас, возвращаясь на свое место на сцене, она позволила себе окинуть взглядом зрителей, пока не погасили свет. Кенни было нетрудно заметить благодаря синему мундиру. Он изучал программку, а потом поднял глаза, поймал ее взгляд и заулыбался.

У Айви загорелись щеки. Сердце ее было полно до краев. Кенни столько сделал для их семьи: после войны передал папе в собственность дом и участок земли при нем, нашел Айви хорошего учителя игры на флейте, помог Фернандо найти работу электрика.

Айви взяла в руки свою новую флейту — подарок Кенни. Она сперва отказывалась ее брать, говорила, что подарок слишком дорогой. Но Кенни сказал, что ничего подобного. Во-первых, он пообещал ей тогда вернуть губную гармошку и не вернул. Он хранил гармошку вместе с медалью Пурпурного сердца [36] Пурпурное сердце — военная медаль США, вручается всем американским военнослужащим, погибшим или получившим ранения в результате действий противника. в той же шкатулке, где лежали медали его отца за Первую мировую. А во-вторых, она, Айви, спасла ему жизнь. Может, это и не совсем правда. Но если бы она не дала ему с собой свою губную гармошку, может, Кенни сейчас не было бы в живых.

Все говорили, что случилось чудо. Кое-кто утверждал, что это промысел Божий. Другие — что так сложились звезды и что ему еще время не пришло умирать. Но даже те, кто считал, что ему просто повезло, оставались под впечатлением и стремились пожать Кенни руку, чтобы и к ним прилипло немного его удачи.

Айви уже столько раз слышала эту историю, что выучила ее наизусть. Как ни странно, ей никогда не надоедала эта таинственная повесть.

Губная гармошка Айви стала для Кенни счастливым талисманом. Он всегда носил ее в нагрудном кармане, где другие солдаты носили кроличью лапку или религиозный знак. Она стала такой же неотъемлемой частью его военной формы, как идентификационный медальон, который полагалось носить на шее.

Отряд Кенни был занят обычным патрулированием в лесистой местности, и вдруг они попали в засаду. Пули свистели у самого уха. Кенни обожгло ногу, и он почувствовал, как кровь стекает в сапог. Падая, он схватился за грудь. Высоко над ним качались сосны. Потом весь мир потонул в ослепительной белизне. А потом наступила чернота.

Кенни очнулся в здании старого склада, где был устроен немецкий лагерь для военнопленных. Он находился в лазарете. С ногой дело было плохо. Вокруг хлопотали три молоденькие медсестрички. Кенни то приходил в себя, то у него начинался бред. Его лихорадило, был жар, и девушки вытирали ему лоб. В минуты просветления он видел, как они поправляют ему подушку и одеяло, как склоняются над ним с надеждой. И слышал их шепот:

— Живи! Ты должен жить!

Иногда они читали ему сказки из старинной книги — о прекрасных замках, изгнанных принцессах, о ведьме, о необычном мальчике, о сиротах и о девочке, бегущей через апельсиновую рощу. В самый темный час, когда казалось, что он умирает, они ему пели.

Голоса их были так прекрасны, словно из иного мира, они дарили радость и силы. Песня словно звала его, умоляла держаться, как будто они просили не только о его жизни, но и о своей собственной.

Однажды ночью он пошел на поправку. Жар спал, и Кенни проснулся голодный как волк. Лунные лучи падали через открытое, хоть и зарешеченное окно, и у постели на полу лежали полосы света. Кенни улыбнулся трем девушкам — они так и не отходили от него. Они улыбнулись в ответ и дружно кивнули, взявшись за руки. Но не успел он вымолвить хоть слово, как они унеслись в ночь, в иное пространство и время.

Утром он спросил немку-медсестру по имени Элизабет, что это были за девушки. Хотелось сказать им спасибо. Куда они пропали? Может, они были волонтерками? Вернутся они еще?