Максим Бондарчук - Начинающий писатель [СИ]

Сколько раз это было? Четыре? Пять? Может и больше. Я не помнил даже примерного количества тех бумажных кляуз, что писались на мое имя во все инстанции с требованием «…обратить на мое поведение особо пристальное внимание». И вот теперь я слышал все тоже в очередной раз. Смекнув, что все так или иначе пройдет по старому сценарию, я скривил внимательную мину и продолжил слушать, пропуская слова мимо ушей, как бессмысленную шелуху.

Лекция закончилась, но неприятный осадок остался. Я вырвался из ее западни, помчался по лестничному маршу и, задыхаясь от стремительного броска на четвертый этаж, уперся в слегка приоткрытую дверь собственной комнаты, где почему-то было очень тихо.

«Она еще не вернулась?». На часах было не то чтобы поздно, но с работы Марина должна была прийти как минимум на час раньше моего. Осторожно толкнул дверь — ничего. Тишина царила вокруг меня. Переступая через разбросанную по коридору обувь, я вышел сначала к ванной комнате, где журчала вода из незакрытого до конца крана, а после и в саму спальню. Здесь все было почти таким же как и рано утром, когда я направился в издательство. Почти. И в этом самом маленьком нюансе и крылась та страшная правда, которая обрушилась на меня громадным валуном и чуть было не раздавила, как таракана. Не хватало вещей. Женских. Все пропало. Испарилось. Белье. Одежда. Обувь. Даже тетради, в которые она записывала свои маленькие наработки для будущих шедевров, так же исчезли с деревянного стола, сиротой стоявшего у окна. Подойдя к нему, я обнаружил маленькую записку. Да и не записку вовсе, а клочок красной бумажки-стиккера, наспех приклеенного к краю ободранной мебели.

«…я больше не могу так жить. Устала. Прости.»

В голове прозвучал выстрел. Огненная струя кумулятивного снаряда прожгла мой мозг и расплавила все надежды, что теплились у меня внутри и вскоре должны были дать свои всходы. Она ушла в столь нужный и важный для меня момент в жизни. Бросила как тряпку, испорченную и потерявшую свой первозданный вид.

Присел на деревянный стул, облокотился на край стола и еще раз пробежался по скудным строкам цветного клочка. Я ждал этого момента долгие месяцы, осознанно понимая, что исход неизбежен. Вопрос времени. Безжалостного и неумолимого. Как смерть, этого события невозможно было избежать и вот теперь, когда все произошло, когда спусковой крючок был спущен и пуля со свистом вылетела из ствола, я был готов провалиться сквозь землю. Мне нужна была поддержка и я ждал найти ее здесь, рядом с ней, а теперь….

— Вот ты где!

Он вошел в комнату без стука, улыбаясь во все свои пожелтевшие зубы, стуча каблуками и размахивая длинной панк-рокерской шевелюрой. Его вид походил на вырвавшегося из полицейского «пати-мобиля» оппозиционера, только что отведавшего весь вкус революционной жизни. Слегка помят, слегка небрежен, кое-где виднелись царапины на открытых участках тела, татуировки. Он был худ как Кощей, бледен. Одному богу было известно каким образом вообще в его теле сохранялась жизнь. От него всегда несло просроченным вином и самыми дешевыми сигаретами. Не то чтобы это было удивительно, просто не было такого дня, когда бы я видел его трезвым. Вот и сейчас, слегка навеселе, с румяными щеками и глазами как у поросенка, он шел ко мне зигзагом по бледному линолеуму, скребя по-старчески тяжелыми ботинками и протягивая ко мне свои костлявые руки.

— Брат! Как я рад тебя видеть! Ты представляешь, что они сказали?

Он прильнул ко мне и обнял как родного. Несколько раз ударил по спине, о чем-то тихо бормоча и вскоре вернулся к своим привычным разговорам.

— Меня отклонили, — он всхлипнул и орлиным носом потянул воздух в легкие. — Представляешь. Они…они… они не захотели видеть мои работы в своей галерее, сказали, что все это глупости, что ничего хорошего в моих картинах не существует. Что это… что это…

Последнее слово он так и не смог выговорить. Пытался изо всех сил, но что-то внутри, какая-то защитная реакция его скрытого мира не давала губам выплюнут наружу самое противное, что он хотел сказать мне в эту секунду. Наконец, сдался и махнул рукой.

— Ты хотел сказать «дерьмо».

Он нехотя кивнул головой и его длинная шевелюра ожила, едва заметно задрожав.

— И где все это? — спросил я, все еще держа в руках записку-стиккер.

— Что?

— Твои работы. Где они?

— А…это… — он едва мог говорить, — в котельной. Я все отдал кочегару.

— С ума сошел!

Я было подпрыгнул с места, чтобы побежать туда, но вскоре остановился.