Максим Бондарчук: Начинающий писатель [СИ]

Смех да и только, правда, мне было далеко не смешно. Это был мой последний шанс хоть как-то исправить сложную финансовую ситуацию в моей никчемной жизни, где долги копились, как блохи на бродячей собаке. Миллионов я не ждал, но даже десять стандартных процентов в договоре вполне могли устроить меня на ближайшие несколько месяцев. Теперь же — провал. Не было ничего и никого, кто мог бы помочь мне вылезти из этой выгребной ямы, куда я так долго и планомерно скатывался начиная еще с прошлого декабря. Это было замечательное время свободы и безмятежности, когда никакие проблемы и заботы не касались меня даже краем. Два месяца забвения в компании алкоголя, стройных девиц и запрещенных препаратов. Я пил как озверевший буйвол, пробежавший половину Африки в сезон засухи и наконец добравшийся до водопоя. Все было оплачено, куплено и подвезено. Рай для творчества и безумия. Никаких преград, никаких ограничений. Мы делали то, на что у многих не хватило бы смелости даже подумать и все это выливалось в единый поток рассказов, эскизов, готовых картин и рукописей. Это было катализатором для нашего творчества и чего греха таить, для многих это стало взлетной полосой в будущей карьере. Я же остался там, внизу. На земле, среди того, что я любил и боготворил. Для меня небо никогда не было маяком, путеводной звездой на которую я ровнялся и старался как можно быстрее приблизиться к ней. Готов поклясться, что там меня не ждали, для таких как я билет всегда был забронирован в другое место.

Когда лифт остановился на первом этаже, я направился к своей машине. Старый «гольфик» был для меня дороже многих моих друзей и подруг, с которыми я коротал вечера в общежитии на Ленинском проспекте на самом его отшибе. Если и существовало место во всей Вселенной, куда смогли стекаться самые протухшие сливки творческого мира, то это однозначно было оно. Одна лишь мысль о том, что мне предстоит туда вернуться, вновь окунуться в мир несбывшихся надежд и недооцененных гениев, сводила меня с ума. Опять эти стоны, крики, недовольные ворчания художников-авангардистов, видящих в своих причудливых картинах невиданные доселе сюжеты, напоминали мне день открытых дверей в сумасшедшем доме.

Они опять придут ко мне. Станут требовать вернуть долги, оценить их работы, высказать свое мнение и хотя бы чуть-чуть, но похвалить, ведь для любого, кто становится на скользкий путь творческой жизни, критика является своего рода оценкой в дневнике, на которую можно будет смотреть даже спустя многие годы.

Завел автомобиль, выехал на дорогу и бросил последний взгляд на корпус издательства «Дельфин». В полдень оно всегда полностью покрывалось солнечными лучами и начинало блестеть, будто намазанное жиром. Трехэтажное кирпичное здание, с окошками-бойницами на первом и широкими, почти в два метра, пластиковыми окнами на двух последних этажах, сквозь которые местные работяги-рецензенты и корректоры, занимавшиеся своей привычной работой, могли выглядывать на проезжавшие мимо автомобили, показывая свои опухшие и покрасневшие от нудной работы глазенки.

Почему-то именно в эту секунду мне захотелось на все плюнуть и уехать куда глаза глядят. Бросить это дело, выбраться из грязного, протухшего всеми возможными и невозможными запахами, общежития и забыть обо всем. Не видеть больше ничего, что связывало меня с этой жизнью и вновь окунуться в прежнее беззаботное состояние, где не было бы проблем и каждый день наполнен стремлением и желанием творить все больше и лучше.

Остановиться пришлось уже за вторым светофором, у автобусной остановки, выбросив в первую же урну несколько сотен скрепленных листов, исписанных вдоль и поперек гелиевой ручкой. Вбил их в переполненную мусорную емкость как сигаретный окурок в почерневшую пепельницу. Все. Конец. С этим меня больше ничего не должно было связывать. Прошлое остается в прошлым. И если для этого потребуется избавиться даже от собственных мыслей — я готов был пойти на такой шаг.

Люди недоуменно смотрели в мою сторону, а мне было плевать. Какое им дело до того, что сейчас делает человек, вылетевший из машины, как ошпаренный, и принявшийся толкать солидную стопку бумаг в мусорку, из которой то и дело вываливались огрызки яблок, изорванные упаковки мороженного и пустые бутылки из-под пива.

Забавное зрелище, ничего не скажешь, но, когда дело было сделано и рукопись утонула в черной корзине, я посчитал этот момент самым прекрасным в своей жизни. Мой разум взвыл от радости и боли одновременно, дав понять, что секунду назад произошло нечто, что уже не будет терзать меня по ночам вопросами о будущем уже мертвой книги.