Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

За стеной возмущалось море. Временами казалось, что волны подступают к самой будке, и тогда я прислушивался, стараясь уловить шум набегающей воды, но слышал только рев, безраздельно властвующий на этом пустынном берегу.

Я встал с чужой постели, сел на пол, поднял воротник телогрейки и, привалившись к стене, уснул.

Проснулся я внезапно. У противоположной стены кто-то шевелился.

— Кто там? — вскрикнул я.

— Ой! — испуганно отозвался девичий голос.

— Ты кто? Чего тебе надо? — услышав этот голос, уже без страха, почти грубо спросил я.

— Он еще спрашивает! — с обидой откликнулась незнакомка. — Занял чужое место и спрашивает!

Я рассмеялся неестественно:

— Ты что, прописана тут?

Незнакомка не ответила. Затаившись в темноте, она сидела тихо-тихо, как мышь. «Испугалась», — подумал я и сказал примирительно:

— Места хватит. Ты там спи, я — тут.

Незнакомка опять промолчала. Я услышал, как она возится около стены. Нащупав в кармане спрессованные в тугой ком деньги, я спросил:

— Чего молчишь?

— Думаю, — ответила незнакомка. Ее голос прозвучал напряженно.

— Думай, думай, — сказал я. — Знаешь я какой — людей хрумкаю.

— Все вы одинаковы, — отозвалась незнакомка.

Я не видел затаившейся у противоположной стены молодой женщины, но слышал, как она дышит. Дышала она неровно: то часто-часто, то подолгу задерживая воздух. Я представил себе, как она напряженно вглядывается в темноту, стараясь разглядеть меня, и сам старался разглядеть ее. Может, от напряжения, а может, и на самом деле передо мной иногда возникало белое пятно. «Лицо», — догадывался я.

Молчание затягивалось. Я молчать не любил и поэтому первым нарушил его.

— Давай познакомимся, — сказал я.

Незнакомка помедлила несколько секунд.

— Давай, — ответила она. — Надя, — представилась. — А фамилия необязательна.

Я назвал себя.

Несколько минут мы сидели молча, прислушиваясь к грохоту волн. Море успокаивалось. Казалось, оно израсходовало всю энергию. В нем уже не чувствовалась прежняя ярость, а слышалось недовольное ворчание, в котором лишь изредка возникали устрашающие нотки. Шел дождь. Крупные капли барабанили по крыше, становилось все холоднее.

— Зябко, — пробормотала Надя.

— Зябко, — согласился я и повел лопатками, чтобы согреться.

Надя повозилась на своей половине и сказала:

— Давай вместе ляжем. Только ты не подумай ничего такого, — поспешно добавила она.

— Ничего не подумаю. — Я, стуча зубами, шагнул к ней.

Несколько минут я лежал возле Нади, не осмеливаясь прижаться к ней, хотя меня трясло от холода и даже губы вздрагивали.

— Подвигайся ближе, — сказала Надя, касаясь ледяными пальцами моего лица.

Бывают в жизни минуты, когда человек отбрасывает стыдливость. Я впитывал тепло, исходящее от Надиного тела, прижимался к ней, и она прижималась ко мне. Потом мои руки обхватили ее талию, губы нашли ее губы. Но тут же перед моими глазами возникла Валька, улыбающаяся мне в лицо, — и я усилием воли оттолкнул Надю.

— Ты что? — удивилась она.

— Не надо, — хрипло проговорил я.

— Не бойся, — сказала Надя, обдавая жарким дыханием мое лицо. — Не больная я.

— У меня самого насморк.

Надя рассмеялась негромко, но ее смех не заглушило ни море, ни барабанящий по крыше дождь. Я ничего не понял и спросил:

— Что смешного?

— Дурачок, — сказала Надя. Я почувствовал, что она улыбается. — Дурной болезни у меня нет. Понял?

От удивления я только промычал. Надя обняла меня. «Нет, нет, нет!» — подумал я и расцепил ее руки. Глотая слова, сбиваясь и путаясь, стал рассказывать ей о своей однокласснице, которая обманула меня, о медсестре с лисьей мордочкой, о Вальке! Я говорил, какой я представляю себе настоящую любовь, какой любви хочу. И рассказывал долго-долго, а потом спросил тихо:

— Поняла?

Надя ничего не ответила. «Спит», — подумал я и, обидевшись, повернулся к ней спиной.

Когда я проснулся, Нади не было. Сквозь щели проглядывало солнце. Его лучи неярко освещали внутренность будки: потрескавшиеся доски, отдушину с куском мутного, серого от пыли стекла. Я сунул руку в карман и, убедившись, что деньги на месте, вышел из будки, щурясь от бьющего в лицо солнца. Все вокруг было мокрым и чистым, будто умытым. Присмиревшее море лениво колыхалось, блики играли на ряби, легкие, прозрачные волны пробегали над голышами. Море казалось добрым, хорошим — таким, что на него хотелось смотреть и смотреть… На голышах лежали водоросли, окаймляли море узкой темно-зеленой полоской. Водоросли пахли йодом. Невдалеке клокотала горная речушка, обволакивая пеной скалу. За речушкой простиралось каменистое плато, в складках, в буграх, с островками травы, умудрявшейся расти прямо на камнях, где не было и намека на какой-нибудь паршивый суглинок, не говоря уже о черноземе. Дул ветер. Трава прижималась к каменистому ложу, над которым вспархивали облачка желтовато-бурой пыли. Плато горбилось холмами. Чем дальше, тем они становились выше. У самого горизонта, рассеченные вершинами гор, клубились облака.