Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

Так я лежал долго: может, час, а может, два. Потом пошел в город. На улицах продавались очищенные апельсины. Стоили они дешево. Я спросил у продавца — усатого грузина, зачем их очищают.

— Канфеты лубыш? — спросил грузин. — Вот для этого их ащищают. Шкурка на кандытырский и парфумэрный фабрик идет.

Я накупил апельсинов сколько влезло в карманы и стал рубать. В тенечке у стены играли в кости. Безбровый тип с пролысиной, в рубахе с расстегнутым воротом, из-под которого виднелась тельняшка, сидя на корточках, бросал на кусок брезента квадратик с точечками. Выигрывал тот, кто набирал больше.

— А ну налетай, кто деньги иметь хочет! — выкрикнул тип, без сожаления отсчитав деньги.

«Чем черт не шутит. А вдруг повезет? Тем более что с Валькой не повезло».

— Давай сыграем, — сказал я.

Он прошил меня глазками:

— А деньги у тебя есть?

— Тебя куплю с потрохами!

— По сто рублей кон.

— Хоть по двести!

Любопытствующие сгрудились вокруг нас. Кто-то дышал мне в шею. Запах лука щекотал ноздри. Я бросил квадратик. Выпало — пять. У типа оказалась тройка. Я сунул в карман две сотни, обвел всех взглядом.

Я выиграл еще две сотни, а потом стал проигрывать. Руки у типа двигались быстро-быстро, квадратик прямо плясал перед глазами. Показалось: тип жульничает. Я сосредоточил внимание на его руках. Проиграл еще две сотни, но увидел: тип ловко, как фокусник, меняет квадратики.

— Стоп! — сказал я и накрыл ладонью квадратик, который он только что бросил.

На этом квадратике оказались одни шестерки и пятерки. А мне он подсовывал другой квадратик — с тройками и двойками.

— Сволочь! — сказал я. — Чего ж ты обжуливаешь?

— Не шуми, не шуми.

— Я те дам не шуми! Я тебе сейчас всю вывеску разукрашу!

Словно из-под земли появился защитник. Он стал толкать меня в грудь. А тип попытался улизнуть.

— Стой! — завопил я. — Гони назад гроши, сволочь! — И вцепился в него.

— Но-но! — сказал тип, кося глазом на своего защитника.

Рыжий веснушчатый парень взял меня за грудки.

— Но-но! — повторил тип, совсем осмелев.

Это разозлило меня. Я рванулся, оставив в руке рыжего пуговицу, и сказал, чувствуя, как у меня прыгают губы:

— Гони деньги, говорю!

Толпившиеся вокруг люди стали подавать реплики. Я понял: их симпатии на моей стороне.

— Подавись ты своими грошами! — процедил тип и сунул мне скомканные деньги.

Я ничего не выиграл, но и не проиграл. «И на том спасибо!» — подумал я.

Приведя себя в порядок, пошел бродить по городу. Увидел почтамт — решил написать матери. Купил конверт, два листа. «Напишу ей большое-пребольшое письмо», — подумал я. Обмакнул перо в чернильницу и вывел: «Здравствуй, дорогая мама!»

Мать у меня была сухонькой и маленькой. Кое-кто не хотел верить, что я, дылда, ее сын. Ростом я был в отца; он утонул, когда мне было три года.

Я любил оставаться с матерью вдвоем и всегда с нетерпением ожидал каникул. В июне или июле мать брала отпуск, и мы уезжали в деревню. Жили в самой обыкновенной избе, чаще всего в «холодной» комнате, которая находилась позади горниц. Ночью было слышно, как корова пережевывает свою жвачку, как похрюкивает в закутке поросенок. Сквозь сон я слышал иногда и крик петуха. Пахло сеном, парным молоком. Под кроватями и в углах, за сундучками и корзинами скреблись мыши. Но под крышей мы только ночевали — все дни проводили в лесу, наполненном чудесными запахами и птичьим разноголосьем. Мать очень любила лесных птах и старалась привить эту любовь мне. Когда я вспоминал лесные прогулки, когда я зрительно представлял, как мать раздвигает кусты и показывает мне гнездо лесной птахи, в моей груди что-то сжималось. Мне хотелось очутиться возле матери, снова побродить с ней по лесу, чтобы пережить то, что я переживал в детстве.

«А дальше что?» — подумал я, глядя на написанное. В письмах с фронта я всегда что-нибудь присочинял, приукрашивал: без этого письма казались мне неинтересными. Я, конечно, приукрасил бы что-нибудь и сейчас, но врать мне не хотелось. Покусал кончик ручки, обмакнул перо и задумался. Тяжелая капля упала на лист. Я превратил кляксу в озеро, провел от нее извилистую линию, которая обозначала реку, нарисовал вертикальными черточками болото. Очень скоро лист стал походить на топографическую карту. Я так увлекся, что позабыл о письме. А потом неожиданно для самого себя написал письмо Вальке. Я, наверное, все время думал о ней, и сейчас это прорвалось. Написал Вальке, что скучаю, просил ее приехать. Бросил письмо в почтовый ящик и тут же пожалел, что бросил. Потом пошел в кино. Перемигивался с девчонками. Познакомился с одной. Назначил ей свидание, но вечером у меня разболелась голова, и я на свидание не пошел.