Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

— Вот что — отстань от нее!

Зыбин разгладил усики.

— Не обижайся, но у тебя с ней ничего не получится. Такую женщину тебе не обуздать. Тут настоящая хватка нужна. А ты даже не переспал с ней.

— Да?

— Она сама сказала.

— Так и сказала?

— Так.

— Когда?

— Когда ты дрых пьяный.

«Все равно он не поверит, — подумал я. — Да и нехорошо трепаться о таких делах». И промолчал.

— У тебя ничего не получится, — повторил Зыбин. — А у меня в два счета. Я и не таких обламывал.

Я понимал: Валька нравится Зыбину. И еще подумал о том, что Валька совсем не такая, какой она хочет казаться. Не знаю, почему я так подумал. Просто подумал — и все. Но так я думал недолго. Я стал взвинчивать себя, стал убеждать, что Валька мерзкая женщина, что о ней даже думать не стоит.

Зыбин ушел, а я остался в тамбуре. Справа почти вплотную подступали к вагону горы, обвитые чуть побуревшим плющом, слева то возникало, то исчезало море. Далеко-далеко, на самом горизонте, плыл пароход. Он казался игрушечным. Я вдруг понял, что Валька сейчас от меня так же далека, как этот пароход, что ее «любовь» — одна видимость. Я до того себя взвинтил, что возненавидел Вальку.

Когда поезд остановился, я сошел — даже вещи не взял. «Черт с ними! — сказал я сам себе. — Все равно ничего ценного не осталось».

Мимо меня покатились вагоны. Я отвернулся. «Надо поскорее выбить Вальку из головы», — решил я.

Поезд на Сухуми шел ночью. Я перекусил на пристанционном базарчике и пошел слоняться по поселку. Я старался не думать о Вальке, но мысли все время возвращались к ней. Я представил себе, как она строит глазки Зыбину, что они говорят обо мне, и, распсиховавшись, пырнул ногой камень — и охнул от боли. Разулся, размотал портянку, осмотрел большой палец: вроде бы ничего страшного.

За спиной скрипнул песок. Скрипнул он вкрадчиво, и это тотчас насторожило меня, родило дурные предчувствия. Стараясь ничем не выдать себя, оглянулся. Прямо на меня шли три парня, очень похожие друг на друга: челочки, одинаковые выражения глаз. В их походке было что-то неприятное, пугающее. Один из них, чуть повыше других, сказал:

— А ну встань!

— Зачем?

— Встань, тебе говорят!

— Пожалуйста.

— Гроши у тебя есть?

— Допустим.

— Выкладывай!

— Что-о? — Я ожидал всего, но только не такой наглости.

— Выкладывай, а то сами возьмем!

— Да?

Я был зол на весь белый свет и поэтому, не прибавив больше ни слова, чуть отвел руку назад и ударил этого парня в челюсть. Голова у него дернулась, в глазах появился испуг. Не давая ему опомниться, я ударил еще, вложив в этот удар всю ненависть к таким вот прохвостам, все свое озлобление; почувствовал: костяшки пальцев скользнули по скуле. Все это произошло в две-три секунды, я ни о чем не думал и ничего не испытывал, кроме ненависти и тошнотворного чувства страха, возникающего в минуты опасности.

Издав что-то вроде мычания, парень отступил на шаг, прижал растопыренные пальцы к лицу, а я, размахнувшись, съездил по уху другого парня — он стоял, хищно оскалившись, со свистом втягивая в себя воздух, в полуметре от меня. И — наутек! Позади меня раздались топот и ругательства. Но разве меня догонишь? Бегал я подходяще. Сержант Демушкин всегда кричал мне: «Осади, парень. Осади!»

Больше ничего интересного не произошло. Вечером я сел в поезд и уехал. Добрался до Сухуми благополучно. Постучался к тетке Ульяне. Она взглянула на меня в щелочку:

— Ты?

— Я.

Лязгнула задвижка.

— Чего так скоро?

— Так.

— Я же говорила тебе — не связывайся с ней.

— Хватит об этом! — сказал я.

Тетка Ульяна прошлась по комнате, опустила на фартук сцепленные руки и спросила:

— Хочешь, я Анютку сюда вытребую? Может, поладите с ней?

«Чем не жена Анюта? — подумал я. — Даже хорошо, что она детский сад. Я состарюсь, а она нет».

Но Валька? Что я мог поделать, если она все время со мной? Я старался не думать о ней, я глушил возникающие мысли, я боролся с собой, но она, Валька, застряла в моем мозгу, как заноза в теле.

— Обжиться надо, — сказал я.

— Твоя воля. — Тетка Ульяна расцепила руки.

Я осмотрелся: тюль на окне, кадка с лимонным деревом, узкая кровать, коврик с лебедем. «Вчера в этой комнате…» — Я почувствовал, как дрогнуло сердце.

Тетка Ульяна вздохнула.

— Можно у вас пожить? — спросил я.

— Живи, — сказала тетка Ульяна. — За ночлег в Сухуми одна цена — червонец в день.

Я отдал ей сто рублей и завалился спать…

Утром я пошел к морю. Оно оказалось таким, каким я представлял его в своих мечтах. На берег накатывались волны, легкие и прозрачные, на камнях лежали пахнувшие рыбой водоросли. Сияло солнце. Море отражало солнечный свет, оно было в бликах, от них рябило в глазах. Дул ветерок. Я растянулся на гальке. Пахло сыростью, и я стал жадно вдыхать этот воздух, который еще совсем недавно вдыхал только в мечтах. Боль, вызванная Валькой, куда-то отступила. Нет, она не пропала, а только отступила, но я был рад и этому. Я ни о чем не думал, а просто лежал на камнях, наслаждаясь солнцем, морем, ветром.