Денис Епифанцев - Слова и жесты

Японец что-то отвечает, а Надя начинает весело, с японским привкусом, смеяться. Японец сбивается и что-то спрашивает у Нади, она, видимо, объясняет ему что-то, что я сказал – это все, что я знаю по-японски, и, в общем, в данный момент я его совершенно не понимаю.

Я улыбаюсь японцу. Он тоже начинает смеяться. Я жму его руку. Он кланяется мне. От него пахнет пивом.

– Как дела, дорогой?

– Как обычно, глядя на тебя, понимаю, что мир не безнадежное место, – отвечаю я. Надя снова начинает смеяться.

У Нади очень интересные отношения с окружающим ее миром. Вся ее жизненная философия описывается одной фразой – Бог в мелочах. Но со временем эта фраза обретает новые смыслы. Если в начале она была «христианкой» и говорила, что в мелочах Бог, то потом она изменила позицию на прямо противоположную – в мелочах дьявол. Теперь же стала язычницей, и фраза звучит – молиться богу мелочей. Она читает Сей Сёнагон в подлиннике, собирает винтажные платья пятидесятых годов и виниловые пластинки с американской музыкой тридцатых.

Японец касается Нади и что-то говорит ей. Она улыбается ему и, обернувшись ко мне, пожимает плечами: «Прости, дорогой, долг. Была рада тебя увидеть. Напиши как-нибудь письмо. У тебя еще сохранилась та бумага, которую я тебе подарила?»

Не дождавшись ответа, она скрывается в толпе.

Я смотрю на танцпол, на Дэйва, как он летит сквозь вселенную, бит проходит сквозь меня волнами. Мне кажется, что еще пара мгновений и этот бит унесет все мои мысли в космос: холодный и бесчувственный космос. Во мне поднимается волна нежности и любви. Как счастлив я мог бы быть в этом холоде и бесчувственности. Потом я беру себя в руки и, повернувшись ко всему этому спиной, твердой походкой иду в чилаут.

Добравшись до чилаута, Маша тут же с ногами забирается в chaise longue model No. B306.

Я сижу в кресле Людвига Мис ван дер Роэ.

Оксана, Жека и Тема сидят на диване.

Перед нами низкий прямоугольный столик из тех, что нужны не для еды, напитков, а чтобы слушать того, кто говорит с тобой. Но на нем все равно стоят напитки, вазы с орехами, тарелка с запеченными на вишневых углях улитками, какие-то мелкие бутербродики. Напитки здесь наливают сами, поэтому, взяв на себя обязанности бармена, я сделал пару смесей на основе кюрасао.

Тема говорит.

– Книжка 78 года. Или около того. Называется «Антиискусство и… буржуазная действительность», что ли… наверно… или как-то так. В общем, такая классическая пропагандистская книжка. О том, что неправильное буржуазное искусство нифига не отражает действительность в отличие от правильного социалистического реализма. В конце есть репродукции неправильного буржуазного искусства. И написано художник Э точка Уорел «Мерлин Монро», Р точка Раушенберг «Буйвол». Д. Кунинг. Все это плохого качества, очень плохого качества. Даже очень-очень плохого качества. Черно-белое. Очень страшное. Разглядеть что-то практически невозможно. Глядя на это, действительно понимаешь, какое же страшное это буржуазное искусство.

Маша тонкой двузубой вилкой выковыривает из ракушки мясо. Я внимательно слежу, чтобы она не накапала на себя маслом.

– В тексте применены все классические стратегии убеждения, там противопоставления, тропы, ирония, бла-бла-бла, все жирно и зримо. Цитаты из Маркса, Энгельса, Ленина и этого… блин… ну этого – какого хрена все животное в бровях – Брежнева. О! Ну и с таким, типа, мол, марксизм уже все давно объяснил, учение Маркса верно, потому что верно, но в связи с тем, что капиталистам не выгодно, чтобы рабочий класс организовался в протест, они вот поэтому поддерживают некоммуникабельное искусство. 78 год, напомню. Там Ионеско с Беккетом обсуждаются. В общем, суперская книжка. Я ее читаю в диком восторге.

Но штука не в этом. Там, как бы этого можно было ожидать, все же описывается с таких позиций, что, мол, как все это глупо. То есть откуда, например, тот же Бретон взял свое «автоматическое письмо»? Он, оказывается, это я из книжки узнал, в молодости работал в психиатрической лечебнице или где-то там и заинтересовался фрейдизмом, а что такое фрейдизм? А я вам сейчас объясню, говорит автор; фрейдизм – это просто: человек ложится на кушетку, врач садится в изголовье, и человек быстро, именно быстро, начинает говорить первое, что придет ему на ум, а врач интерпретирует. И, соответственно, Бретон подумал – почему бы этот метод не применить к искусству? Звучит, конечно, более чем по-идиотски. Ну и дальше – вот, мол, из этого-то бреда и вышел сюрреализм. Причем о Дали такие слова, мол, типа, его вынудили стать сюрреалистом, мол, пока он писал реализм – ему приходилось голодать, а он был гениальным реалистом, но реализм не востребован, и вот, наступив на горло песне, он стал рисовать мягкие часы. И тут же стал жутко богат, вот как пальцами щелкнуть, – Тема щелкает пальцами, – но одновременно стал страшно несчастен и одинок, ибо счастье женщины – в труде.