Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

Увы, она хоть и была красива, особенно голой, с белоснежной кожей, с белоснежной улыбкой и русской грацией, но порода не та, и оскорбилась этим, потому и шла, надувшись, как мышь на крупу, и молчала до тех пор, пока я не покривил душой:

— Дешёвая певичка.

Мы одевались в гардеробной, я услышал, что Валесса Азиз снова запела о девушке из Нагасаки, и пожалел, что мы не остались.

— То-то ты слюни на её пускал!

— Есть на что, — не удержался я, бездумно завидуя полковнику ВВС в парадной форме.

— И не смотри на меня снисходительно! — с болью воскликнула она. — Я всё понимаю! Я не маленькая!

Я молча шагнул через проспект, выхватил в цветочном такой огромный букет красных роз, что жеребёнок не могла удержать его обеими руками.

— Опять ботва! — Капризно шокировала она меня.

Ладно, подумал я и в своём гроссбухе сделал отметку о циничности жеребёнка и склонности к брезгливому выражению на прекрасном личике.

— Забыли! — не стал я обострять отношения. — Поехали кутить!

Я поймал такси, и жеребёнок, всё ещё обиженно косясь и шмыгая носом, соизволила отвезти себя в «Метрополис» на Ленинградского шоссе.

Мы оставили букет у администратора, предупредив, что обязательно вернёмся за ним, взяли самую большую тележку, которую можно было найти, и побежали по залу. Мы купили грузинских свино-говяжих купатов, в состав которых входили хмели-сунели и ягоды барбариса; зелень, пару гранатов, ткемалевый соус (пах чесноком, сливой и травами), горчицы, острый кетчуп, соус табаско, сельдерееву соль и топленой сало.

Жеребёнок скривилась:

— Я принципиально есть не буду…

И напомнила мне Варю в её юношеском максимализме, но я уже умел не ходить по этой дорожке, тем более что рядом замаячила Наташка Крылова, и понял, что напьюсь сегодня, если не абстрагируюсь от прошлого.

— За уши не оттащишь, — ухмыльнулся я, как многоопытный Бахус.

Готовить я любил и мог сотворить изысканности, о которых жеребёнок Инна даже и не подозревала. По этому поводу моя жена говорила, что во мне умерли два типа: врач и повар, намекая, что вся моя писанина не стоит и ломаного гроша, и была, кстати говоря, недалека от истины: провинция не давала ни единого шанса на успех писательского мероприятия.

— Оно вонючее! — чуть уступила она.

— Хорошо, я буду есть, а ты будешь смотреть, — покосился я на неё, и увидел сплошной комок неуверенности в своих словах.

— Возьми мне тогда… — она нарочито, вихляя задом, прошлась вдоль витрины, — возьми вот этого! — ткнула пальчиком в золотым маникюром и с волнистым краем.

Шубку она расстегнула, ножки в обтягивающих джинсах выставляла, королева — вся из себя! На нас оглядывались.

— Балыка, что ли? Ради бога! — Я был как никогда великодушен, заталкивая в себя фразу о ботве как можно глубже. — К балыку нужно пиво!

Я взял осетрины холодного копчения с радужным переливом, на десять тысяч рублей и дал понюхать жеребёнку. После короткой мизансцены с борьбой, хихиканьем, подпрыгиванием, чтобы дотянуться, мы принялись выбирать пиво. Жеребёнку понравилось санкт-петербургское «Бакунин», сорт американского коричневого эля. Мы взяли упаковку, и я выдал свою тайну:

— Хочу попробовать настоящей картофельной водки.

— А что есть такая? — удивилась жеребёнок. — Откуда ты знаешь?! — она глядела, кокетливо закусив губу, полагая, что я стушуюсь.

Мне не понравился её вопрос, он намекал на мою провинциальность. Я не стал ей рассказывать, что один мой герой пил исключительно только картофельную водку, а всё остальные напитки презирал, отчего и умер в пятилетнем возрасте.

— Знаю, — сказал я, толкая тележку в винно-водочный отдел.

Мы взяли английскую картофельную, трёхлитровую бутылку по цене тридцать пять тысяч двести рублей.

И вдруг я увидел благородный «сотерн» по четырнадцать с четвертью тысяч за семьсот пятьдесят миллилитров и взял три бутылки, сопровождаемый ироничным взглядом жеребёнка. По-моему, она ничего не поняла: подумаешь, какое-то белое вино тёмно-соломенного цвета за бешеные деньги. Однако именно этим вином я хотел соблазнить её, затащить в постель и задушить в своих объятьях, ибо она была моей спасательной соломинкой, за которую я инстинктивно уцепился. Мне не нужны были серьёзные отношения, от воспоминания о которых я едва не сдох на больничной койке, мне нужен был просто секс, отдушина, чтобы не думать о прошлом, и жеребёнок, как ни цинично, подходила для этой роли как нельзя лучше.