Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

Для того, чтобы оформить нужную юридическую процедуру, нужно было присутствие Жанны Брынской. Я приехал к ним и застал её в слезах в абсолютно голой квартире со следами человеческих когтей на стенах. К её слезам я привык, но голые стены подействовали на меня угнетающе, следы когтей — ещё хуже. Похоже, Валентин Репин ел побелку.

— Валик меня бросил, — сказала она бесстрастно, как говорят о утерянном едином проездном. — Я приехала, а его нет.

— Откуда?

— Что?

— Откуда приехала? — уточнил я.

— Из Ялты.

— А-а-а… — сказал я, подразумевая, что они давно разбежались даже по разным курортам.

На её больно было смотреть, она все глаза выплакала, и теперь они у неё были сухими, как пустыня Сахара.

Валентин Репин вывез буквально всё, вплоть за дешевых часов, от которых на стене сохранился тёмный след. Я понял, что это месть. Какая? Мне было всё равно. Месть — она есть месть.

Из мебели на кухне остался один колченогий стол, на котором лежал круг колбасы.

— Я ужасно голодная, — призналась Жанна Брынская. — Но у меня нет даже ножа, я просто смотрю, как она лежит на столе и пускаю слюни.

Я сходили в магазин, купил малый туристический набор, хлеба и бутылку шампанского.

Жанна Брынская поела и заявила:

— Я пить не буду!

— А это не тебе?

— А кому?

— Твоему счастью.

— Какому ещё счастью? — печально вздохнула она и по инерции потянулась за мокрым платком.

— Мы едем к нотариусу, я хочу передать тебе фирму.

— Какую фирму? — спросила она так же печально во слезах.

— «Аптечный рай» и всё прочее, — сказал я так, чтобы она прониклась наконец и перестала рыдать.

— Мне этого не нужно, — вздохнула она.

— Купишь Валику кинофирму, — сказал я всё тем же голосом.

Они посмотрела на меня отсутствующим взглядом, потом в нём зажёгся интерес, потом, ей богу, в пространстве что-то щёлкнуло. Я даже выглянул в коридор, а когда вернулся, она наконец сообразила, что муж-то наверняка вернётся, как собака за старым ошейником.

— Поехали! — наконец встрепенулась она и побежала в спальню.

— Паспорт не забудь! — крикнул я.

— А он вернётся?! — оживилась она ещё больше.

— Какой дурак откажется от собственной кинофирмы, — рассмеялся я цинично. — Это надо быть Львом Толстым, чтобы отказаться от благ цивилизации. Валик же не такой?! — добавил я ещё более цинично.

— Это точно! — видно, просияла она, но с каким-то подвохом, которого я не понял, но меня это, слова богу, не касалось. Я лишь подумал, что Валентину Репину крупно повезло с женой: другая бы обрадовалась, привела бы любовника, а эта слёзы льёт и от денег отказывается.

— Сделаешь его продюсером, — посоветовал я.

Она хихикнула из спальни, и я понял, что моментально принялась строить планы на жизнь, и слава богу.

— Будет режиссурой занимается, — сказал она, выскакивая в коридор и обуваясь, одновременно подкрашивая губы. — Это доходнее! Поехали!

Я переписал на её имя все акции всех фирм, дом на Рублевке и усадьбу в Альгаве и заплатил все налоги. Чего я не видел в этой Португалии, зачем мне эта дача? — думал я.

Реакция последовала незамедлительно: в ту же ночь, вдруг позвонил Валентин Репин и ни здрасте, ни полздрасте заявил обычным своим грудным прононсом:

— Я не ожидал от тебя такого свинства!

— Какого? — спросил я, зевая.

Надо было выключить мобильник, но я свалял дурака, хотя знал характер Валентина Репина перевертывать всё на сто восемьдесят градусов.

— Ты зачем так сделал?!

Я услышал, как далеко внизу, как будто в Донецке, пробежала машина, видно, военный тягач, потому что дом содрогнулся.

— Как? — спросил я, заводясь с пол-оборота, потому что вспомнил его выходку с больнице и не хотел больше ничего знать обо всех его последующих выходках, даже если они будут носить абсолютно безбашенный характер.

— Специально?! — повысил он тон.

— Что «специально»?

— Отдал ей всё! — раскрыл он карты.

— А кому ещё отдавать?! — сообразил я, не Годунцуву же и не Лере Плаксиной?

— Ты окончательно её испортил! — всё ещё держал он равновесие.

— Кого? — Я понял, что Валентин Репин отлично знает, что такое хорошо, а что такое плохо, и беззастенчиво пользуется этим в зависимости от ситуации.

— Жену мою! — закричал он в трубку так, когда рвутся голосовые связки. — Теперь она мне проходу не даёт!

Хотел я сказать, что правильно делает, но сдержался.

— В смысле?

Мне надоел разговор. Я крепился из последних сил.

— Делает меня вице-директором! — страшно опечалился он. — Со всеми вытекающими отсюда…