Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

— Врёшь! — сказал я.

— Нет! — всё понял он и засучил ногами. — Это я им соврал, — он мотнул головой в сторону веранды, — чтобы они меня боялись!

— Зачем?

— Страх — это деньги. Чем больше о тебе говорят, тем больше платят! — признался он.

— Я слышал, что ты его пытал?!

— Нет! — заёрзал он, как на сковороде.

— Куда вы его отвезли?! Куда?!

— Я не знаю! Я ничего не знаю! Это всё они, я ни при чём!

У него началась истерика. По лицу потекли слёзы. А может, это были капли воды. Как разница.

— Где его труп, скотина?

— В водозаборе второго ставка! — заорал он, но ему никто не пришёл на помощь.

Я ударил его о край унитаза, чтобы он не рыпался, и сунул головой в воду; он не хотел умирать и барахтался бесконечно долго, потом вдруг затих.

После этого, я обчистил его карманы и вышел из туалета. Решат, что это ограбление. Жетон я тоже взял на память, чтобы показать Радию Каранде.

Чёрт меня дёрнул включить мобильник. Я, конечно, ожидал, что там водопад Ниагара, но реальность превзошла все ожидания. Больше всех оставила сообщений Вера Кокоткина, до самого первого из них я так и не добрался, хотя перематывал ленту минут десять.

Я отправил ей смску, что жив-здоров и буду через три дня. Испанову я позвонил из уважения. Он понял меня лучше других, всё-таки смерть жены, это очень уважительная причина, и тотчас оставил меня в покое, главное, что я жив. Дольше всех пришлось объясняться с Вдовиным. Оказывается, вторые сутки меня разыскивает нотариус по наследству и что завтра с семнадцать мне нужно быть в такой-то нотариальной конторе для вскрытия «закрытого завещания»; и что всё очень и очень серьёзно.

Я подумал, что если сбегу сейчас в Донбасс, это будет нечестно по отношению к Алле Потёмкиной и к моему недавнему прошлому, в котором ещё существовали Репины: Валик и Жанна. Поэтому развернулся и опричь души поехал в Москву. По пути я купил десятка два пакетиков растворимого кофе, три огромные плитки шоколада и пару бутылок газированной воды. По моему военному опыту два-три пакетика кофе «три-в-одном» безотказно действовали три часа, если ты смертельно устал. Но после расставания с Валессой Азиз и выяснения отношений с Аликом Юхансоном, во мне было столько адреналина, что я доехал бы до столицы на одном дыхании, однако, рисковать не стал.

Я благополучно проскочил два-три дождя и, не доезжая Воронежа, съехал с трассы, поменял фальшивые номера на настоящие, а фальшивые бросил в ближайшую речку. Достал пистолет, с сомнением посмотрел на него, но решил, что он может ещё пригодиться. Сунул его в багажник и поехал дальше.

Я приехал в час дня. Мне хватил ещё сил вымыть машину на автомойке, подняться в квартиру и рухнуть в постель.

В три час дня я был как стёклышко, трезвым и полным сил. Адреналин сделал своё дел. Я вызвал такси и поехал в нотариальную что на Тверской, там я к своему удивлению обнаружил Романа Георгиевича и Вера Кокоткина.

— Я испугался за тебя, — тихо, чтобы не слышала Вера Кокоткина, выговорил мне Роман Георгиевич. — Женщину нельзя так самозабвенно любить!

— Я больше не буду, — кротко пообещал я, теперь-то понимая многое из того, что он не договаривал.

Роман Георгиевич погрозил мне пальцем, мол, всё хорошо в меру, но творчество превыше всего, а всё остальное, и любимые женщины в том числе, уже потом. Я сделал вид, что абсолютно согласен с его доводами.

Вера Кокоткина оттащила меня к пыльному окну и огорошила:

— Я развелась с Зыковым!

— Зачем?! — неподдельно удивился я, ощутив себя чем-то ей обязанным.

— А ты не догадываешься?!

— Давай не усложнять, — намекнул я на то, что нас ждёт нотариус, — а потом тихо-мирно поговорим.

И нас позвали в кабинет.

Оказывается, Роман Георгиевич и Вера Кокоткина были приглашены в качестве свидетелей, потому что исполнили такую же роль, когда Алла Потёмкина регистрировала «закрытое завещание».

Нотариус вначале вскрыла один конверт, из которого извлекла другой, вскрыла его и зачитала:

— В случае моей смерти завещаю все движимое и недвижимое имущество, а также все ценные бумаги и акции Басаргину Михаилу Юрьевичу. Распишитесь, — сказала нотариус.

Я расписался. Получил какие-то бумаги и вышел из конторы слегка ошалелым. Когда и как Алла Потёмкина нашла время, чтобы оформить завещание, так и осталось для мне тайной.

С мыслью, что человеку, в общем-то, не так уж много надо, я с чистым сердцем решил отдать моим москвичам всё, пусть забирают, им нужнее, иначе они не выживут, будут скулить всю оставшуюся жизнь, ещё в колбасники подадутся. Теперь у них появится столько возможностей для самовыражений, что они погрязнут в них, как в болоте. Не скрою, с моей стороны, это была тайная месть за их снобизм и за право выбора жить внутри МКАДа. Может быть, после этого они будут счастливы?