Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

— Передавайте привет!

Ирина Офицерова сунула конверт в карман халата и придерживала его на всякий случай локтём. На лице у неё появилось выражение если не счастья, то удовлетворения.

— Обязательно, — ответил я. — До свидания.

Алла Потёмкина всё ещё не звонила, и это меня начало сильно беспокоить. Сколько можно тянуть нервы, подумал я с тоской, поворачивая ключ зажигания.

В тот день мне всё-таки не дали съездить в Ногинск. Гарри Пименовичу Княгинскому здорово повезло, как я понял, он умер часа на три-четыре позже, чем должен был умереть, относительно поясного времени, разумеется. Пока я доставал мобильник, пока нажимал на сенсор, горизонт успел пару раз крутануться туда-сюда, как поплавок в магнитном компасе. Я схватился за руль и больше его не отпускал, так что как раз на эти три-четыре часа мог разбиться раньше, чем умер Гарик Княгинский. Но судьба хранила меня, а Гарику Княгинскому не повезло, его земной пусть закончился во цвете лет. А не надо было культивировать в себе шантажиста, процесс этот оказался вредным для почек и мозжечка. Однако кто бы рассуждал об этом с умным видом, кроме меня? Я словно очнулся, покрутил головой и увидел, что светофор давно и приветливо мигает зелёным глазом.

— Миша, ты можешь приехать? — Голос из айфона взывал к безмерной помощи.

Зря Валентин Репин ревновал свою жену в любому столбу: даже по телефону она держала со мной братскую дистанцию старой-старой духовно возвышенной приятельницы. Ясно была, что Валентин Репин давно низвёл её до такого состояния, что она панически боялась общаться с другими мужчинами, но моё-то дело сторона, у меня была Алла Потёмкина, мой вторая любовь; не давать же в связи с этим Валентину Репину глупых советов, например, не ревновать жену к первому встречному-поперечному, в том числе и ко мне, это не входило в компетенцию друга семьи.

— Могу. — Я подумал, что Алла не будет против, если я задержусь и вначале помогу её подруге. — А что случилось?

Было слышно, как Жанна Брынская судорожно дышит, словно вынырнула со стометровой глубины, где холодно и мрачно, как в преисподней.

— Валик в больнице!

Голос её неожиданно сел, как неожиданно садится батарейка в мобильнике. Я понял, что Жанна Брынская плачет, или только собирается, но в любом случае это был крик отчаявшейся души.

— Я думал, в Африке! — приободрил я её, чтобы она продержалась до моего приезда, и стал посматривать, где можно свернуть в Королёво.

Я, действительно, предпочёл, чтобы Валентин Репин уехал хоть куда-нибудь, раз не хочет — в Донбасс, сотворил бы фильм о каком-нибудь импортном полковнике, создал наконец что-то стоящее, пусть о чужом прошлом, но стоящее, раз не любит «наше» настоящее и заказы от либералов, и не скулил бы над судьбой, как патентованный неудачник, а гордо бы всем вещал: «Я наконец-то снял полнометражный фильм, и баста!»

Недели две назад он завалился ко мне на Кутузовский с обидой на весь мир, напился дешёвого бренди, оставшегося со времён Инны-жеребёнка, и стал проситься на фронт, мол, тебе все карты в руки, ты же у нас вояка.

— Тебе хорошо… — позавидовал он, намека на моё вселенское одиночество, — а у меня даже нет опыта войны.

— Опять двадцать пять! — удивился я. — У тебя отличная профессия, только твори!

— Рекламу?! — качнулся он в отчаянном презрении, и зелёная тоска плавала у него в глаза, как ряска в болоте.

— Езжай! — разозлился я, вспомнив некстати об осколке в лёгком. — Никто не держит!

— А Жанна Брынская?.. — задал он риторический вопрос, словно кто-то обязательно должен был украсть и жениться на ней именно в этот исторический момент его жизни.

— Хочешь, чтобы я за ней присмотрел? — спросил я ехидно, и подумал, что на пороге пятого десятка в Валентине Репине наконец проснулся собственник.

— Нет! — ментально протрезвел он.

— Ну вот видишь, — укорил я его тогда; после этого он, видно, и решил заболеть воспалением хитрости, то бишь угодить в больницу с раздвоением личности.

— Какая Африка! — неожиданно возмутилась Жанна Брынская, намерено, взывая к моей мудрости, но, кажется, слава богу, вовремя пришла в себя. — Он и до Южной Америки-то не добрался!

— Ладно, сейчас приеду, — согласился я и обнаружил поворот в нужном мне направлении. Проспект Мира, как всегда был забит под завязку, слава богу, хоть ремонт на Ярославском закончили.

После лесочка я свернул ещё и направо. Мелькнула берёзовая роща, какие-то конторы за высокими заборами, и дорога стала двухполосной.