Пал Сабо - Пядь земли

Не понимает Мишка, что тут стыдного, а все равно стыдно: кажется ему, что не о том поют бабы, о чем слова говорят. Вот так и во всем, что они делают или говорят, когда им весело. А ему только тринадцать, бабы на него и внимания не обращают. Будто он котенок. Ишь, как вертят руками, ладони так и мелькают, словно парикмахер правит на ремне бритву.

Тут входит помощник шафера, и Мишка чуть не подпрыгивает от радости.

Значит, можно герисам отправляться. Ждут их в доме жениха.

У помощника шафера, можно сказать, и обязанностей-то других нет на свадьбе, кроме как после ужина сходить за герисами; а герисы — это невестины родственники. Мать, отец, братья, сестры. (Слово это, «герис», наверное, означает: дескать, гей, рис — стало быть, доедай рис и прочее, что от других осталось. А вообще-то неизвестно. И никто не знает, кого ни спроси.)

Вот только отцу невесты пока еще нельзя уходить, гостей в доме бросать. Приходится ему остаться; с ним одна из дочерей остается. А Мишка с другой сестрой и с матерью сейчас уйдут.

Мать завязывает в платок праздничный пирог, берет его, с гостями прощается. Дескать, будьте как дома, веселитесь хоть до утра, работа подождет — не каждый день свадьба бывает. Словом, старается, чтоб гости не обиделись. И отправляются. Впереди помощник шафера идет, за ним мать с Мишкой, потом замужняя дочь.

— Герисы идут! — зашевелились бабы в сенях. И правда, те уже в воротах. Останавливаются в сенях, в горницу заглядывают, ждут. Не идти же им просто так, напролом, как овцы в загон.

— Ракель! Ракель! — кричит вдова Пашкуй.

Хозяйка выходит из чулана, что возле сеней. Вытирает сальные руки о передник.

— Смотри-ка! Сватья! Вечер добрый, сватья! Прибыли, значит?

— Вечер добрый, сватья… прибыли… — отвечает ей Юхошиха и, хоть причин для этого никаких, громко вздыхает. Давно она мечтала, чтобы Марика попала в этот дом. Вот и сбылась ее мечта. Добилась она своего. И все-таки вздыхает.

— Проходите, гости дорогие, проходите, — приговаривает хозяйка и забирает пирог, который сватья ей протягивает молча. Пощупав пирог пальцем, передает его вдове Пашкуй.

— Герисы пришли! — перешептываются в горнице, и нее поворачиваются к дверям. Потеснившись, место им дают за главным столом: уважить надо невестиных родичей. Юхошиха к Марике подходит, целует ее. Усаживается. И свадьба продолжается там, где остановилась. На питье, на еде. На танцах. Молодежь пляшет, пожилые едят, пьют; они уже снова есть способны. Наваливаются на пироги и на прочую стряпню. Конечно, прежних свадеб, с обрядами да с играми, по нынешним временам уж не увидишь. Нынче гости больше насчет еды да питья понимают. Но уж этого зато вдоволь. Ешь — не хочу. Лайош Ямбор, правда, пить больше не смеет — с тех пор как чувствует на себе женин взгляд; а чтоб не обидно было, вдвое больше ест. Будто мельница жерновами мелет. И в то же время еще успевает приговаривать: мол, не поймет, что это с ним сегодня — вдруг на еду потянуло. Янош Багди с соседом о деревенских делах толкуют и хозяина, Габора Тота, ругают на чем свет стоит. Потому что купил он у помещика четырех боровков за бешеные деньги — и еще доказывает, мол, пришлось. Земский инспектор его заставил. А при чем тут земский инспектор? Земский инспектор жене своей может приказывать, а не мужикам.

— Потому, слышь-ка… что инспектор всегда в имении останавливается, как сюда наезжает, — говорит сосед, Кудлатый Тот.

— И правильно делает. Пусть они друг дружке помогают. Может, и мужики поймут, что им тоже не мешает вместе держаться, — отвечает Янош Багди и принимается объяснять, почему крестьянству заодно надо быть. Но тут входит шафер и подает ему записку. — Что еще там? Ряженые? Ну посмотрим, что они там пишут, — читает, потом поднимает голову.

— Тихо! Тихо! — кричит шафер и размахивает руками.

Но это все равно что уговаривать глухого, чтоб не храпел. Потому что мужик, коли начал говорить, так должен до конца высказаться, иначе ему и свет не мил. Да и музыка играет, ее тоже не остановишь. Так что Янош Багди читает записку для тех, кто поблизости сидит.

— Уважаемый господин сват, — читает он, — прибыли мы из дальних стран, шагали семь дней, семь ночей, одолели семь драконов о семи головах, переплыли семь рек, притомились немного, отдохнуть хотим, пустите нас музыку послушать, чарку выпить. С почтением к вам Бурды — Мурды со товарищи… Ух ты, наплели. Что нам с ними делать? Пустим, что ли?

— А чего?.. Надо пустить, конечно, — говорят со всех сторон.