Пал Сабо - Пядь земли

Пирошка, лежа в постели, смотрит на горящую лампу, смотрит и удивляется; кажется ей, что она не засыпала еще, а как легла, так и не отрывала от лампы глаз. Фитиль потрескивает, коптит; ходики на стене стучат все громче и громче. Словно крупа, сыплются на землю секунды. Качнется маятник влево — влево сыплются, качнется вправо — сыплются вправо; еще немного — и заскребется за циферблатом, запросится наружу голенький час, а за ним и другие…

Ферко Жирный Тот — парень в общем нормальный, если на него издали смотреть. Но кто с ним близко знаком, знает, что есть у него странные причуды. Ну скажем, давно уже в деревне ни один парень усы не фабрит, кроме Ферко. И фабру он заказывает по календарю, но не по нынешнему и не по прошлогоднему, а по какому-то допотопному. Аптекарь, который эту фабру делал, давно уж помер, наверное, и продает ее сын его или, может, вдова, не все ли равно. Ростом Ферко невелик, лицом худощав; еще и тридцати ему нет, а надо лбом пролысины чуть не до макушки. К тому же голова у него вверху, у темечка, считай, втрое у́же, чем возле ушей.

Усы и волосы у Ферко светлые, белобрысые; усевшись, он мелко, часто тянет носом, а руками в это время обирает со штанов и пиджака, всякие соринки и пушинки. Потому что одежда у него всегда такая, будто он прямо в ней и спал.

Есть у Ферко еще одна причуда: до смерти боится микробов. Когда-то давным-давно вычитал он в кооперативном календаре, что микробы — это такие твари, ужасно вредные, которые прилипают на дверные ручки, на стулья и столы; с тех пор, когда только можно, он все время руки моет. Перед едой моет, после еды, а сверх того, несколько раз во время работы. На этих микробах он вроде как немного свихнулся. От частого мытья руки у Ферко все время мокрые, и ветер и холод так разъедают кожу, что становится она похожей на сосновую кору, да к тому же кровоточит часто.

Если Ферко с кем-нибудь за руку здоровается, то свою руку подает, будто тряпку; не поймешь, сил у него нет или попросту характер такой гордый.

Еще он все время с портянками своими возится, расстилает их, где только можно, просушивает, потому что ноги у него в сапогах всегда в поту плавают. Одним словом, можно понять, почему он до сих пор жениться не сумел.

Ну, теперь-то уж он женится. А женитьба, известно, человека может так изменить, что он и на себя станет непохож.

Четверг, утро. Уже отзвонили к службе, восемь часов. Ферко с наусниками топчется по дому, на веранду выходит, заглядывает в хлев. Места себе не находит. Еще бы: большой день сегодня. Сегодня у него помолвка с Марикой.

Уж до того радешенек Ферко, что Марика женой его будет, — ну просто не умещается в нем эта радость. Умом не может он этого себе представить; чувствует только, что думать об этом — уже несказанное счастье.

Пробует он вспомнить, собрать все, что знает, слышал о Марике; смех ее, и как они летом вместе жали, молотили, и как кофта ее была от пота мокрой под мышками. Как однажды ежевика ногу ей оцарапала… или как ветер закрутил подол платья… Только-то всего и осталось в голове у Ферко; потому что казалась Марика такой далекой, недоступной, что он лишний раз и взглянуть на нее не смел. И вот теперь она станет его женой… Уж скорей бы пришла Пашкуиха, а потом сваты…

Раз вдова Пашкуй ему тетка и, вообще, посредницей была между ним и Марикой, то она же будет теперь свахой. Ох, только бы уж пришла она, что ли, поскорее…

А вдова уже в пути. Правда, пока еще по Зеленой улице выступает.

На плечах у вдовы меховая шубейка, из-под нее коричневая праздничная юбка виднеется, на ногах — черные суконные ботинки, по краям кожей обшитые. Идет вдова — и тревожно по сторонам озирается, словно боясь, что подглядывают за ней.

— Ах, дьявол тебя забери, — шепчет она про себя, — дьявол тебя забери… — И ничего не может с собой поделать: хочется ей смеяться так, чтобы вся улица слышала. — Ну и шутку сотворил со мной Красный Гоз, разбойник… — но это она далее шептать не смеет и даже думает как бы вполголоса — слова эти будто где-то глубоко в груди копошатся. Глаза у вдовы блестят, будто на десяток лет моложе стала. Что там Ферко, Марика, сватовство — совсем не до того сейчас вдове. И не голова ведет ее сейчас к Жирным Тотам, а ноги сами несут. Вот ведь какие дела: читала, читала романы про всяких рыцарей и леди, а тут судьба взяла да и устроила ей собственный роман.

Зато уж этот роман — всем романам роман. Где, в какой книге найдется рыцарь, который пришел бы вот так, обнял — и голова бы пошла кругом, и стало бы не до женской гордости. В романах такого рыцаря не сыщешь. Жаль, нельзя рассказать об этом всей деревне. Ох, если б не было у нее взрослой дочери; замуж та, что ли, вышла бы… Ну ничего, выдаст она ее замуж.