Пал Сабо - Пядь земли

— Вот что… попробуйте-ка так. Ударяйте с силой. Будто осердились на нее, — говорит он одному парнишке и показывает. — Ну-ка, я посмотрю, — и отдает трамбовку.

Парнишка-поденщик — Мишка это, Юхош — изо всех сил колотит по земле. Земля оседает — любо смотреть.

— И то… можно было бы и так…

— Ну видите!

— …да только я пока еще белены не объелся! — хохочет Мишка, и трамбовка его движется, как прежде.

Смеются и остальные мужики. Поднимают дружно трамбовки, глядят искоса на инженера. Зубы скалят.

Инженер смотрит на Мишку: прогнать его, что ли? Или, может, поденную плату поднять? Полтора сантиметра за удар или один — разница!.. В день положено им одно пенгё двадцать; если поднять до полутора, то, может, будут с силой бить, а не просто подымать да опускать! И почему человек работает не так, как машина? Машину запустишь — и она крутится, как тебе нужно: хочешь, медленнее, хочешь, быстрее. А эти… Куда легче все-таки с заводскими рабочими! — Инженер идет дальше по дамбе. Здесь трамбуют специально изготовленными железными дисками. Участок — такой же, как первый. Делает инженер замеры: ямка от первого удара — полсантиметра. Стало быть, один черт, что так, что этак! Не выжмешь из них больше, как ни старайся. Пусть эти трамбовки тяжелее, пусть ими и бить-то не нужно с силой, а только хотя бы поднимать повыше. Все равно поднимают мужики так, будто опасаются, что слишком сильно помнут землю. До чего бессовестные, однако. Им все равно, лишь бы день прошел. А там хоть трава не расти.

Стоит инженер, молчит, думает; и мужики помалкивают. Поднимают трамбовки, опускают — и передвигаются все дальше, дальше; держат трамбовки до того бережно, осторожно, будто они стеклянные.

Помещик-то сам в этом не разбирается; он только видит, что дело идет, земля насыпается, дамба растет; рад, что инженер за него думает, старается. Не знает помещик, что старания эти гроша ломаного не стоят. Вообще-то инженер этот — помещиков зять.

Не знает помещик и того, что для мужиков, работающих на поденщине, сила — единственное богатство, которое никак нельзя попусту разбазаривать. Потому-то и стараются они работать так, чтобы только руками двигать немножко. Чтобы принести домой ту силу, с которой утром вышли. А дамбу эту — какой смысл очень уж утрамбовывать? Время утрамбует.

На третий день работ, около полудня, шел по дамбе, по направлению к деревне, мужик один, из чужих. На спине у него — жбан: за водой, видно, направился к артезианскому колодцу. Землекопы эти пришлые не желают из бочки пить. Хоть погода хорошая стоит, а вода в бочке — ледяная как черт знает что. Да еще внутри бочка вся зеленая, будто плесенью заросла. Кто это согласится такую воду пить? Пусть ее волы пьют… Так что с водой неважно; да и еще много чего не нравится землекопам. Правда, эконом тоже ими недоволен: очень уж много они сена таскают к себе в сарай для спанья, да еще изгородь ломают на костер; в парке господском шляются без надобности. «Им что, они организованные», — говорят о них местные… Но речь сейчас не об этом. О том речь, что один мужик идет к деревне по дамбе.

Конечно, и раньше проходили здесь чужие, и днем и вечером, и никогда не заговаривали с местными, даже не здоровались.

Вот и этот не поздоровался, даже не посмотрел; шел себе, будто никого не было вокруг. Красный Гоз тачку свою выкатил наверх как раз в тот момент, когда чужой подошел. На миг замерла тачка на месте, потом свернула чуть-чуть и проехала за спиной у идущего мужика. Тот обернулся, взглянул. И дальше пошел…

— Ты чего сворачиваешь, с грузом-то? — недоволен Тарцали, которому тоже пришлось остановиться, потому что он за корешом идет по пятам.

— Брось. Он тоже с грузом. Не видишь?

— Чего? Это жбан-то — груз?

Сердится Тарцали. Хоть и случай вроде пустяковый. Как искорка-вспышка в костре, когда залетит в него ночной мотылек. Или как тень от голой ветки в сиянии полуденного солнца…

Чужой мужик прошел обратно ровно в полдень, когда люди обедать уселись кто где. И на этот раз не взглянул он на местных — нес себе жбан на палке согнувшись.

Миновал полдень; снова закопошились вдоль медленно растущей дамбы люди. Землекопы впряглись в лямки, поденщики за трамбовки взялись. Поднимут, опустят, поднимут, опустят… У них одна забота: чтобы день двигался, не стоял на месте.

— Глянь, кореш, что там такое? — говорит Тарцали и показывает рукой вдоль дамбы. А там чужие с лопатами, с тачками вдруг сбиваются в кучу. Одни трамбовщики остались на насыпи; да и те не работают, стоят без дела. У землекопов, видно, случилось что-то: один говорит, другие вокруг него стоят вытянув шеи. Так змеи завороженно слушают флейту, на которой играет факир. А то еще индюшки вот так же обступают свою товарку, которой запеть вздумалось.