— Ты что? — смотрит на него старшой во все глаза.
— Что? А ничего. Меряю, сколько полагается мне и Гозу. Или кто думает, что мы бесплатно здесь работали два с половиной дня? За красивые глаза?.. — все больше расходится Тарцали. — Я еще понимаю, что можете вы взять и наплевать на человека, как на паршивую собаку… Да только вы не кого-нибудь — вы ведь Гоза прогнали, который столько за вас воевал с инженером, с господами… Вот чего я не понимаю… А еще не понимаю, как столько сволочи может в одной артели собраться!
— Ну-ну, брат. Ты потише, — грозится кто-то.
— Что? Что ну-ну? — вопит Тарцали, как шакал. И от своего крика еще больше заводится. Никто его не думает трогать — а он уже машет заступом вокруг себя, аж свистит заступ.
— Нам тоже обидно. Жалко Йошку и нам, — говорят с разных сторон.
— Вам-то жалко? Собаки вы, сволочи… — уже сам не соображает Тарцали, что кричит. Мужики обступают его, успокоить стараются — конечно, издали, чтоб не задел кого-нибудь заступом. Да напрасно все. Пишта Бан, кум Тарцали, подошел было ближе — и чуть не угодил ему заступ по голове. Испуганно отпрыгивает Пишта назад, кричит:
— Меня смотрите не стукните, кум!
— Что? Я-то?.. — и заступ врезается в тачку. Щепки летят от нее в разные стороны. Перед этим похоже было, что тронулся Тарцали, а теперь — определенно взбесился. За минуту разнес тачку вдребезги. Только захохотал, когда заступ попал в котомку. Все ссыпал в яму, где со вчерашнего дня уже вода собралась. — А деньги наши чтоб были к субботе! — кричит и, сунув руки в карманы, чуть не бегом всходит на дамбу, направляется к деревне.
К дому Красного Гоза подошел он в ту минуту, когда тот вышел на веранду с горшком простокваши. Нутро у него горело нестерпимо, вот и решил простоквашей остудить.
— Ну кореш… я тоже отработался, — появляется перед ним Тарцали.
— Как так? Ты тоже?
— Ну да. А ты думал, я там останусь после всего? — и пинает тачку, которую Красный Гоз поставил перед крыльцом. Тачка перевертывается; колесо ее бешено крутится в воздухе. — Я даже это домой не привез…
— Зря. Пригодилась бы в хозяйстве. Навоз возить, да мало ли что.
— Оно верно, кореш, да только… — надо же: уже не чувствует Тарцали злобы. И тачку разбитую жаль. Теперь-то он понимает, что и не был зол по-настоящему… Да надо же было как-то сделать, чтобы уйти вслед за Красным Гозом. Если б не ушел, всю жизнь стыд бы его терзал перед корешем.
А у Красного Гоза легче становится на душе. Все ж не совсем он один, не оставил его кореш.
— Спасибо. Очень ты меня обрадовал, что скрывать… А теперь-то что будем делать?
— Что делать? А что мы можем делать? То же, что другие мужики, которые не ходят на заработки, а все ж как-то живут, хлеб жуют…
— Это так. Да вопрос в том, много ль жуют…
— Все равно больше, чем в брюхо влезет, не съешь. И слава богу, я тебе скажу. А то ведь те, кто побогаче, все б сожрали, ничего нам не оставили. Да вишь, у них тоже брюхо-то одно, так что даже собаке кусок перепадает. А коли собаки не дохнут с голоду, мужик и подавно проживет как-нибудь. И работу не только помещик дает: можно к другим хозяевам пойти, косить, жать в долю. В общем, ты как хочешь, а я в лямку не желаю больше запрягаться.
Молчит Красный Гоз. Легко корешу. Теща его удачно вышла замуж. А ему-то не на кого опереться в трудную минуту. Вся его надежда — это пядь земли да руки, которые из этой земли должны пропитание добыть. Однако если подумать, то верно и то, что хоть работал он всегда в артели, а все равно сам на ногах стоял. Он другим помогал, а ему — никто и никогда…
Марика выходит из сеней; медленно идет: хлеб режет на ходу. Каравай едва начат: один край его упирается Марике в живот, а другой — грудь подпирает; верхнюю краюшку и отрезает она ножом.
Смотрит Йошка на Марику, и кажется ему: жена и хлеб чудесным образом составляют одно целое… Эх, не было бы здесь Тарцали, потянулся бы он к жене, обхватил бы ее колени.
Все это было в среду, семнадцатого. Накануне иосифова дня.
Иосифов день — большой праздник в деревне. Не только потому, что это первый день настоящей весны (пословица говорит: «Шандор, Йожеф, Бенедек, знать, тепло пришло навек»), а еще и потому, что Йожефом [37] Йожеф — венгерская форма имени Иосиф.
зовут здесь чуть не каждого четвертого. Ну, вот хоть бы Йожеф Гоз, потом кореш его, Йожеф Тарцали, и еще видимо-невидимо: Йожеф Такач, Йожеф Эсени, Йожеф Тот, Йожеф Киш, Йожеф Надь, Йожеф Барабаш, Йожеф Сюч, Йожеф Мезеи, Йожеф Каллаи, Йожеф Пинцеш… Всех Йожефов и не перечислишь. Недаром говорят про эту деревню, мол, у нее господь бог и тот Йожеф.
Читать дальше