Пал Сабо - Пядь земли

— Эх, братцы, а я ведь сейчас свой собственный участок копаю, на котором новую хату ставить собирался, — вздыхает Силади, который еще в прошлом году хотел барином стать в Вараде. А дружок его, что следом идет, подхватывает свою тачку и чуть не бегом ввозит ее по настилу на дамбу. Высыпает; потом встает наверху и вещает, будто Иисус Христос на горе:

— Ты — свой участок копаешь, я — свою землю. Которую мне государство хотело дать. Потому что пишут газеты… мол, у кого трое детей да большие недоимки… — и смеется горько. Еще нестарый мужик, а у него уж пятеро детишек; ну а налоги… он и не помнит, когда последний раз платил… Торопится за Силади: отставать тут никак нельзя. Вся артель должна работать, как один человек. Как колесики в часах. Точно, слаженно… Вдруг замешательство возникает в цепи, шум. Оказалось, мужик один, из слабосильных, схитрить хотел: тачку свою неплотно накладывал и не доверху.

— Кто не тянет, пусть убирается ко всем чертям! — выкрикивает Иштван Хеди, который и сам не силач. По крайней мере на первый взгляд так кажется, а присмотришься — сплошные жилы да мускулы… И нарочно нагружает тачку с верхом.

— Каждый за себя работает, за других никому спину гнуть неохота, — поддакивает другой. Плюет на ладони и так глядит на тщедушного мужичонку, словно тот виноват, что ста́тью не вышел.

Бедняга моргает пристыженно, тычет бестолково заступом; половина земли у него обратно ссыпается. И без того не было там лишнего молодечества, а теперь совсем растерялся мужик: топчется, дергается суматошно…

— Э-эх… и инструмент-то взять не умеет… — цедит сквозь зубы Хеди, и заступ его с такой силой врезается в грунт, словно держит его не человечья рука, а стальной рычаг какой-то машины.

Насмешки, угрозы сыплются на проштрафившегося.

— Ничего, научится… а не научится, сбежит! — опять вещает с дамбы прежний мужик, и тачка у него идет до того легко, будто сама катится. Не важно, что тот слабак ему родственником приходится каким-то. На земляных работах по силе да выносливости человека ценят, не по родству. Или работай, как все, или ищи себе другое занятие…

— Земляная реформа? Передел? Эх-хе-хе… — слышится с другой стороны; от этих слов опять зашумела, заволновалась артель, как осока под порывом ветра. Все ж таки хороши были участки: ишь, земля-то какая жирная. До слез жалко, как подумаешь, какие бы тут сады были… А под рыбное хозяйство и так хватило б места: вон она, равнина, конца-краю не видно… Подготовили бы эту реформу потихоньку, чтоб никто о ней не знал… Чего заранее кричать на каждом углу! Докричались вот: помещик тоже не дурак, не стал дожидаться, пока его ущемят. Сообразил, что делать. И теперь вот скрипят вокруг тачки, унося на своих колесах мужицкие мечты и планы… Не собрать их, не вернуть обратно. Скоро возведут кругом дамбы, воду пустят…

Помещик с инженером шагают рядышком по дамбе, приближаются к землекопам. Беседуют о чем-то. Вслед за ними желтоволосая Матильда идет с экономом. На ней — пальто весеннее, того фасона, в котором воротник больше, чем само пальто. Волосы свободно развеваются по ветру. Матильда опять в усадьбе живет. В минувшем сезоне играла она в театре, причем с большим успехом. Уже наклевывался было у нее контракт с Национальным театром, да тут одного критика угораздило написать в журнале, что у нее, мол, сверхчеловеческий талант… То-то смех поднялся в театральном мире… Это ее и погубило, окончательно и бесповоротно. Навсегда. Состояния у нее никакого, делать ничего, кроме как на сцене играть, не умеет; родни — один здешний помещик, да и этот бог знает в каком колене родня… Счастье еще, что бобыль-эконом живет в усадьбе: какая-никакая, а компания…

Мужики отходят в сторону, дают господам пройти. «Ну-ну, чего там…» — говорит помещик, обходя их по кучам земли. А инженер останавливается, берет трамбовку у одного из поденщиков. Поднимает ее, опускает. Нагнувшись, рассматривает ямку. Измеряет глубину. Снова опускает трамбовку, на то же самое место; опять измеряет. Думает… Еще раз поднимает — бьет ею с силой; опять измеряет ямку. Что-то пишет у себя в блокноте. Считает. Если трамбовка просто падает на землю, то получается углубление в один сантиметр. Еще раз ее на то же место опустить — прибавится миллиметра три. Третий раз — уже еле-еле два миллиметра… А если б мужики усилие прикладывали, трамбуя землю, то и платить им нужно было бы в два раза меньше — так выходит по расчетам. Значит, бить надо трамбовками, а не опускать их. Очень просто. Весит трамбовка четыре килограмма, значит, на каждый удар требуется усилие в восемь килограммов… Сколько это за целый день?.. Н-да, хорошо было бы; да только если сами поденщики это поймут… Людей, волю их нужно еще к общему знаменателю привести…