Алексей Сальников - Опосредованно [журнальный вариант]

Оставаться в гостиной, пока девочки шушукались у себя, оказалось почему-то неловко, Владимир, конечно, ходил туда-сюда, то вроде как в туалет, то за кофе, то еще что-то там себе придумывал, чтобы перехватить обрывок разговора. То, что его беспокоило, он все же выдал Лене: «А может, правда внимание к себе привлекает, просто сама еще этого не понимает, может, ей так проще, чтобы не спрашивали, когда мальчик появится, все такое?» «Так тяжело, что ли, принять? — слегка удивилась Лена. „Пытаюсь рассмотреть все варианты. Все равно же соперничество между ними есть как-никак. Она, может, и не осознает этого. Какой только ведь фигни не бывает. Насмотрелась, там, чего, решила так пострадать. Я принимаю, просто боюсь, а вдруг она сама себя обманывает, из-за того что, ну, всяко ее задвигали всю жизнь. А она у нас очень упрямая, она всю жизнь так может прожить из-за своего упрямства. Сколько, вот, женщин наоборот живут с мужем, хотя на самом деле не должны, тоже, вот, из упрямства этого, чтобы казаться всем такой хозяюшкой, а сейчас в другую сторону мода пошла“. „Мода, блин“, — только и могла сказать Лена, чтобы Владимир озадаченно притих.

Лена так привыкла сама хранить свою тайну, настолько естественно, казалось Лене, было с ней жить Владимиру, который всегда знал ее, хранящую свой секрет, поэтому не замечал, что с ней что-то не так, девочки, которые всю свою жизнь видели эти перепады Лениного настроения, от суетливой раздраженности до благостного спокойствия, в упор не видели очевидного, так привыкла Лена, что ей казалось, будто и тайны-то никакой нет. Несколько раз в этот вечер, когда укоряла Аню, что, ну, от своих-то как можно таить, слегка столбенела: „А сама-то“. Поглядывая на Владимира, что устроился, поблескивая очками, смотреть телевизор, такой одновременно уверенный, что все знает, и от этого путающийся в этом знании, предполагающий то одно, то другое, Лена пыталась представить, что было бы, если б она ему открылась. Насколько проще все бы стало, право слово. Лена сама не понимала, что ее останавливает после всего, что было между ними, это бы даже как-то уравновесило вину Владимира, которую он, кажется, испытывал до сих пор, она даже и усилилась, когда Лена прониклась Никитой, и когда Лена говорила, допустим: „Господи, он с мороза заходит, и пахнет одновременно ребеночком и холодом, это как, знаешь, со своими не наигралась будто, но в это и невозможно наиграться“, — она видела эту вину в его глазах. Но зато во время ссор чуть ли не (да не чуть ли, а на полную катушку) наслаждалась этой виной, когда могла сказать: „Десять с лишним лет ты! Вот это все, что у нас сейчас, все это могло быть десять с лишним лет!“, — а он не знал, что ответить.

„Прискребусь-ка я к Иринке, если она не занята“, — с удовольствием сказала Лена, чтобы перебить желание сболтнуть на волне вечерних откровений еще и про себя. Владимир оживился очередным развлечением.

Ира охотно ответила, что рада за Аню, это наверняка было непросто, ее-то родители до сих пор думают, что она придуривается, чтобы от мужика к мужику скакать и ничем себя не связывать. „Сами-то как?“ — спросила Ира. „Могла бы все же нам и сообщить“, — ответила Лена. „Если честно, то я и сама не лучше своих родителей, — отвечала Ира. — Я в свою очередь тоже думала, что Аня фигней страдает. Это все же не так работает, что я так и стремлюсь новых адептов в свой лагерь затащить. Я больше Верочке бы поверила, если бы она мне такое поведала, и то — пятьдесят на пятьдесят. Я ведь тоже человек советской формации, как ни крути, меня тоже такие вещи в тупик ставят, не так сильно, как если бы я была такой на всю голову религиозной, но все же. Если бы мне сын что-то такое сказал, я бы подумала, что он мне назло так делает, тем более причин масса“.

„Про сына ты как-то ни разу не упоминала“, — заметила Лена.

„И поэтому ты, когда это прочитала, в стенку смотрела пустыми глазами“, — угадала Ирина.

„Да“, — призналась Лена.

„Вот, когда мне Анютка написала, я тоже вот так вот в стенку уткнулась и смотрела, не зная, что делать. А вообще, сына я упоминала, Михель же, ему уже двадцать с лишним, поэтому, может, и подумали, что это дружок какой-то. Немецкий Михель, только без колпака. А я думала, так поймете. Там просто все сложно и с отцом его, и с ним, и с родителями его отца, всякие сцены происходили, с криками „такая-сякая“, только на немецком“.

„Вот как раз об этом хотела спросить, как ей можно помочь, и можно ли, совет какой-нибудь дать, как не обидеть ненароком?“