Евгений Каминский - Свобода

Странно, но Жору никто не искал. Его до сих пор не вызвали на очную ставку с подследственным Донским, хотя прошло уже больше месяца с того момента, как последнего взяли с сумкой, набитой травкой. Пару раз туда, к Вале, наведалась Наташа. И не только по вызову в качестве свидетеля, но и, кажется, по своей инициативе… Все это время Жора с Наташей горели ровным голубым пламенем и никак не могли сгореть. Понять их мог бы только тот, кто хоть раз на миг ощутил внутри себя этот огонь.

—Ты должен прийти к ним и рассказать, потому что все это не справедливо по отношению к Вале, — то и дело начинала Наташа, и тут же спохватывалась: — Нет! Я не могу тебя потерять, потому что тогда жизнь мне не нужна…

Все это произносилось ею в какой-то горячке. У этих дней не было ни дня, ни ночи. Были только слова, клятвы, готовность за свою любовь сгореть на костре. Неожиданно Жора предложил Наташе пойти в загс и расписаться. «Может, тогда мне пару лет скостят!» — пошутил он. Наташа сказала, что да, это для нее — счастье, что после этого ей можно даже умереть, если бы не одно «но». А вдруг она носит ребенка? Ведь тогда вместе с ней умрет и ребенок, а это будет чудовищно по отношению к отцу ребенка… Так она говорила и, кажется, была явно не в себе. Ребенок? Жора был согласен, ведь этот ребенок будет минимум наполовину воплощением его Наташи…

Они пошли в загс и расписались. В день суда над Валентином. Так получилось, так совпало. На суд он явился в костюме жениха, а она в платье невесты, только без фаты. Прежде чем суд предоставил слово свидетелям, Валя признал все из предъявленного ему, рассказав несуразную историю о каких-то неизвестных ему людях, предложивших заработать… Ни судья, ни прокурор, похоже, не верили обвиняемому, но обвиняемый упорно стоял на своем, и Наташа, когда судья попросил ее рассказать о событиях того злополучного вечера, подтвердила слова обвиняемого. После нее Жора (свидетель!) каким-то не своим голосом, боясь даже мельком взглянуть на обвиняемого, подтвердил Наташины слова…Вале дали пять лет, а Жора с Наташей, не глядя друг на друга, вышли из зала суда, доехали до Жориного дома и там, на правах мужа и жены, закрылись в Жориной комнате на сорок восемь часов. Обнявшись, они шептали друг другу безумные слова и ничего не могли поделать с этой своей любовью, которая оказалась выше правды и сильней чести. Жорины родители стояли возле двери в комнату сына и не понимали: а как же свадьба?!

Жора с Наташей жили, стараясь не вспоминать Валентина. Потом обнаружилась беременность, и через положенные месяцы у Наташи родилась девочка… Ну, скажем, не через положенные девять месяцев — Жора-то прекрасно помнил, когда был с Наташей впервые, — а раньше срока (но ведь бывает такое — недоношенный ребенок!). Однако вес, рост девочки — все было в норме, и Жора заставил себя не сомневаться и быть счастливым: у них с Наташей появился ребенок, в котором половина Наташи. Он говорил себе: «У меня теперь полторы Наташи!» Наташа исправно писала письма Вале в колонию и просила Жору ни в коем случае не писать Донскому. Она виновата во всем и сама разберется с этим делом… Жора понимал, что его жена носит в сердце комплекс вины с той самой ночи, когда Валя повез Жорину сумку Мансуру, что эта вина уже завладела ею, ее сознательным, ее бессознательным. Да и самому Жоре временами становилось не по себе.

Прошло пять лет, но Донской, который должен был уже освободиться, так не появился в Питере. Дочь Лена часто болела. Вглядываясь в Лену, Жора не понимал, почему та столь не похожа на своего отца, высокого красавца, весельчака и сердцееда? Было в ней, конечно, что-то от матери. Но…

«Не Валина ли она дочка?» — периодически вползала в Жорину голову ядовитая мысль, и он отмахивался от нее, однако следы ее всякий раз оставались в его голове и портили ему настроение. Вновь и вновь присматриваясь к дочери, всматриваясь в ее черты, он мрачнел и уходил из дому, чтоб побыть одному и потерзать себя страшными подозрениями. Но однажды, увидев своего отца, беседующего с внучкой, ему показалось, что та чем-то похожа на деда — холодного полувоенного человека среднего роста, всю свою жизнь следившего за сохранением государственной тайны в «почтовом ящике». «Вот она в кого такая суровая!» — заставил себя усмехнуться Жора, чтобы наконец закрыть вопрос…

Лет восемь они прожили ровно и счастливо, но на девятый в Наташе что-то надломилось, она стала часто болеть и таять на глазах. А вот Жору ничего не брало: он защитил кандидатскую диссертацию, готовил докторскую. Шло время, Наташа уже не выходила из дома, и маленькой Леной занимались Жорины родители, особенно отец, которого рождение внучки неожиданно отогрело и размягчило, сделав из непреклонного, с остановившимся взглядом работника первого отдела сердобольную бабу… Последний год своей жизни Наташа уже не вставала с постели, и Жора пытался не подавать виду, что ему больно видеть ее такой, и вел себя с ней так, словно ничего в их жизни не изменилось. И Наташа, все уже знавшая о себе, была ему благодарна.