Евгений Каминский - Свобода

Он открыл глаза, не понимая, где находится.

Это была не его комната. За окном таились мрак и тишина, а на соседней кровати кто-то спал. Стараясь не скрипеть пружинами, он встал, на цыпочках подошел к спящему. Наташа! Подложив правую руку под голову, с разметавшимися по подушке волосами, она не дышала. Он испугался. Но потом, приглядевшись, увидел плавно и едва-едва вздымавшуюся и опускавшуюся грудь. И — ни звука. А где же Валя? Его тут не было. Жора был, а Донского не было. Он сел на свою (Наташину!) кровать и все вспомнил, заглянул под стол — сумка исчезла. У него затряслись руки, он подошел к Наташе, тронул ее за плечо. Та сразу открыла глаза. Он хотел ее спросить, но она первая заговорила:

—Валя твою сумку повез Мансуру и, наверное, опоздал на последнюю электричку. Как ты себя чувствуешь? — Она улыбнулась.

—Хорошо, — сказал он и, не понимая, почему это делает, но и не собираясь не делать этого, лег рядом с ней и прижал ее к себе…

Утром Валентин в общежитии не появился, и притихшие, счастливые, все никак не могущие оторваться друг от друга, они подумали, что, переночевав где-то, он отправился в университет на занятия. Сами же они решили опоздать и приехали в университет только к третьей паре. Весь день Жора, чудесным образом за одну ночь переболевший гриппом, летал по коридорам как на крыльях и не беспокоился о деле, которое сделал за него приятель. Правда, это «приятель» по отношению к Донскому звучало в Жорином сознании теперь как-то фальшиво и не без усилия. А ведь еще вчера оно могло легко сорваться с его языка.

Вечером все в общежитии узнали, что Донского загребли с наркотиками.

Ночь Наташа с Жорой просидели на ее кровати, и утром Жора собрался идти сдаваться. Наташа его не задерживала, только плакала и обнимала, и Жора попробовал убедить себя в том, что не стоит спешить в ад, что, может быть, Валю отпустят, ведь он — ни при чем. Ну а уж если не отпустят, тогда, конечно… И потом, если дело плохо, Валя (он же не враг себе?!) расскажет следователям как все было, и тогда за Жорой придут. Так стоит ли лезть в петлю, если ее накинут тебе на шею и без твоего желания?! И они не поехали на занятия, а весь день провели вместе. Вечером Жора потащил Наташу в ресторан (в кармане у него были те самые червонцы). Медленно пьянея, он говорил ей, что и в тюрьме будет думать о ней. Она плакала, уверяя его, что будет ждать, что пять лет — не срок. А он смеялся: могут дать восемь. «Нет! — защищалась она. — Восемь не выдержу…» и опять плакала, а он, пьяный и счастливый, ее обнимал…

Ночь они опять не спали — ждали следователей с понятыми. Но никто за Жорой не пришел, и тогда Жора с Наташей предположили, что оперы караулят Жору в его квартире. Утром он позвонил домой, и отец сказал ему, что большой мальчик должен вести себя как мужчина и не забывать позвонить родителям, чтобы сообщить, что с ним ничего страшного не случилось. «Меня дома, случайно, никто не ждет?» — осторожно спросил он отца. «Ты что, с ума сошел? Да мать всю ночь не спала, ждала, места себе не находила!»

И Жора понял, что Валя его не выдал, и предложил Наташе жить вместе, жить друг другом, жить друг для друга до тех пор, пока его не заберут. И они жили вместе, жили, сливаясь в одно, становясь одним, прорастая друг в друга, становясь друг другом и уже не понимая, как можно было прежде жить друг без друга — жить так, как они жили прежде?! Они жили над пропастью под дамокловым мечом, каждую секунду ожидая стук в дверь, и были счастливы. Так счастливы, как никто в мире не мог быть счастлив. И каждую секунду находясь на вершине блаженства, готовы были умереть. Без сожаления, без страха. Потому что все, о чем мечтает, к чему стремится, чего добивается от жизни человек, — все это главное, великое и прекрасное было у них каждое мгновенье.

Всякий раз, соединяясь с Наташей, Жора был неистов. Ему чего-то все время не доставало в этом пиршестве плоти, он все никак не мог добраться до чего-то, существующего в Наташе, но недостижимого для него. Наташа же просто растворялась в нем, исчезала. Но этого ему было мало, потому что не вся она, не до конца принадлежала ему. Это его злило. Было что-то в ней такое, чем он еще не овладел, не поглотил, что-то, что осталось в ней… для Вали Донского! Вот какая мысль лезла ему в голову, и ему хотелось изорвать любимую в клочья, но добраться до того, что ему в ней не принадлежало. Добраться и присвоить это. Или уничтожить. А она и не сопротивлялась. Ее уже попросту не было. Она уже была Жорой Крутовым, а себя не знала и не помнила…