Хайме Манрике - Улица Сервантеса

Мигель касался старинных изданий классиков, как будто они были не просто драгоценностью, но хрупкими живыми существами. Его указательный палец скользил по строке с той же нежностью, с какой мужчина впервые ласкает кожу возлюбленной. Книжные аппетиты моего друга казались ненасытны. Он мог читать часами – словно его пустили в библиотеку в последний раз. Его жажду знаний я сравнил бы только с жаждой верблюда, который добрался до воды после долгого путешествия через пустыню. Мигель читал и читал, пока не прогорят свечи в канделябре.

Хотя моя мать регулярно приглашала его остаться на ужин, Мигель всегда отговаривался, что его ждут родители. Мне так и не удалось выяснить, где он живет. Если я спрашивал об этом прямо, Мигель махал в сторону городского центра, прочь от гордых башен Алькасара, подле которых мы жили. В любое время дня под моим окном проносились экипажи с пышным кортежем, скрывавшие членов королевской фамилии и их вельмож. Паланкины с мадриленьос – коренными жителями Мадрида – показывались у наших дверей так же часто, как уличные разносчики у беднейших лачуг.

Прошли месяцы после нашего сближения, прежде чем Мигель наконец пригласил меня в гости. Его семья жила в ветхом двухэтажном доме возле площади Пуэрта-дель-Соль, на мрачной улице, провонявшей капустным супом, мочой и испражнениями. Колодцев в домах не было, и людям приходилось носить воду из городских фонтанов. В деревянных ставнях зияли щели, через которые жильцы выглядывали на улицу. В эту часть Мадрида не ступала нога ни благородных идальго, ни чопорных дуэний. Здесь обитали попрошайки и калеки, уроды и прокаженные. Полураздетые босоногие дети и взрослые дрались с собаками и крысами за кости, на которых не было и кусочка мяса.

Мигель говорил, будто его отец работает хирургом. Однако, посетив дом Сервантесов, я убедился, что дон Родриго – не ученый медик, но один из тех цирюльников, что отворяют кровь безденежным. Его заведение – одновременно цирюльня и лечебница – располагалось в огромной, темной, зловонной комнате на первом этаже. Когда мы пришли, дон Родриго принимал пациента. Мигель сказал: «Добрый день, папа», и тот кивнул нам, не поднимая взгляда, словно был слишком занят, чтобы меня заметить.

Мы прошли через эту убогую жалкую комнату, где нельзя было вдохнуть полной грудью без рвотного позыва – из-за вони от множества тел. Больные спали или постанывали на койках, являвших собой грубо сколоченные нары с наваленной на них грязной соломой. Наконец по деревянной лестнице со сломанными ступенями мы поднялись в жилую часть дома. В гостиной горела единственная масляная лампа. В ее тусклом свете я разглядел потертый ковер с парой старых подушек, стол из грубого дерева и распятие над порогом. Все в комнате было пропитано едким запахом капусты – основного ингредиента похлебки бедняков.

Мигель отвел меня в свою спальню – закуток без окон рядом с гостиной. Роль двери исполняла грубая, зияющая множеством дыр занавеска. Мне пришлось согнуть колени и наклонить голову, чтобы не упереться затылком в потолок. Мигель делил кровать с братом Родриго, младшим в семье.

Вернувшись в гостиную, мы обнаружили сидящую на подушке молодую женщину, на руках у которой плакал ребенок. Мигель представил ее как свою старшую сестру по имени Андреа и объяснил, что другая сестра, Магдалена, сейчас навещает родственников в Кордове. Знакомство с семейством Сервантес завершилось доньей Леонорой, которая в этот момент вышла из кухни. По тому, с каким удивлением она на меня взглянула, я заключил, что гости в этом доме бывают нечасто. Мать Мигеля была высокой, худой и изможденной. Наверное, в молодости она считалась красивой, но с тех пор ее лицо словно разбили на множество осколков и заново собрали в мозаику, по которой явственно читалась история рухнувших надежд.

Когда Мигель назвал мое полное имя, она замялась.

– Дон Луис Лара, – произнесла она, растягивая каждый слог, словно желала удостовериться, что правильно расслышала. – Добро пожаловать в наш скромный дом. Это честь для нас.

Несмотря на изнуренный вид и скромную одежду, донья Леонора держалась с достоинством образованной женщины, даже не без изящества. Позже я узнал, что она происходила из старинного мелкопоместного дворянства.

– Тебе стоило бы предупредить меня о визите дона Луиса, – обратилась она к Мигелю. – Я бы приготовила вам что-нибудь подкрепиться.

– Это моя вина, донья Леонора, – заметил я. – Мигель не знал, что я к вам собираюсь. Я сам попросил его подняться за учебником. Прошу прощения за вторжение.