Александр Проханов - Певец боевых колесниц [сборник]

Президенту вдруг стало страшно. Тьма, о которой говорил владыка, затмила купола Успенского собора, и они стали черными. Стопка документов на столе превратилась в пепел. Стрелки часов опали. По коридору за дверью приближался гул, топало множество ног. Толпа стремилась ворваться в кабинет. И среди этой гудящей тьмы только синие глаза Епифания сияли небесной лазурью. Не пускали тьму.

– Константин Ярославович, тьма, о которой я говорю, есть тьма духовная. Это духи тьмы, для которых военная охрана, посты, окружающие Кремль, кольцо обороны, состоящее из верных стражей, не являются преградой. Демоны проникают сквозь каменные стены, стальные двери. Это бесшумные сгустки тьмы, которые приходят к вам во сне, и вы уже не проснетесь наутро. Это незримые яды, которые вливаются в близких друзей и делают их убийцами. Эти сгустки тьмы присылают маги, которые находятся по другую сторону океана. Чародеи, лиц которых вы никогда не увидите.

– Видно, не зря из Министерства иностранных дел пришло донесение, что в Россию из-за океана прибывает группа магов, – болезненно улыбнулся Президент. Он испытал приближение дурноты. Посмотрел на панагию, сверкавшую на груди владыки. – Но я слышал, что против злых магов выступают светлые маги. – Президент овладел собой. – Ко мне приезжал один художник-мариец. Кажется, его звали Артем. Он сказал, что в их лесах растет священное дерево, к которому приходят волхвы, светлые маги. Воздают хвалу матери-природе и просят, чтобы она меня защитила. И пока эти моления воздаются, мне ничего не грозит.

– Константин Ярославович, есть только одно священное дерево, которому мы, православные, поклоняемся. Это древо добра и зла. Из него сделан крест, на котором был распят Христос. А вместе с ним и все люди земли, и мы с вами, Константин Ярославович. Будем молиться Христу распятому, и тьма не одолеет нас.

Президент был растроган.

– Я слышал, владыка, вы завершили строительство храма Новомучеников. Приглашайте на освящение.

– Непременно, Константин Ярославович.

Они обнялись. Получая благословение владыки, Президент ощутил, как пахнуло на него сладким запахом ладана, теплым воском и чем-то еще, тихим и нежным, точно аромат розовых лепестков.

Сергей Кириллович Подкопаев – писатель, лет сорока, широк в плечах, с начинавшим полнеть телом. В светлых волосах завелась седина, но становилась заметной только при низком солнце. Его серые глаза были спокойны, внимательны, ибо привыкли наблюдать, выхватывать внезапные мелочи, как птица склевывает зерно. У него была манера касаться пальцем большого чистого лба, словно он закрывал невидимую скважину, через которую, минуя глаза, напрямую общался с миром. Губы были слегка ироничны, словно он ожидал насмешки и хотел опередить насмешника. У него был немалый жизненный опыт. Он солдатом отвоевал на Второй чеченской войне, но Бог уберег его от ранений, и война не отразилась в его творчестве. Он много ездил, работая в журнале для слепых. Был не только автором очерков о слепцах, но и поводырем, их глазами. Это приучило его к красочным описаниям. Он понял, что утрата зрения может быть восполнена воображением и даром предвидения.

Он издал несколько книг, получил несколько литературных премий и вел жизнь светскую, без жены, без семьи. Не обременял себя дружбами, предпочитая легкомысленные приключения.

Его приглашали в достойные издательства, но больших денег писателям не платили, и Подкопаев подрабатывал в журналах, на телевидении, читал лекции, входил во всевозможные жюри.

Но главным его призванием оставалась литература. Он плодоносил, словно в него попадала неведомая пыльца, разносимая ветром. Совершалось загадочное, против его воли зачатие. Он ощущал плод, поселившийся в нем без его согласия. Взращивал этот плод, мучался, наслаждался. Ждал, когда плод покинет утомленное лоно, и роман явит себя миру, пополнит множество выдумок и изобретений, большинство из которых гибнет, едва явившись на свет.

Вот и теперь он пребывал в предчувствии романа. Еще не было замысла, не было героев, не было идеи, вокруг которой заклубятся страсти, завяжутся интриги, столкнутся характеры. Но предвкушение оставалось. Казалось, из темных морских пучин всплывает глубоководная рыба. Не видна, но уже качается на поверхности расплывчатое зеленоватое пятно. То меркнет, то разгорается, то двоится, то вновь уходит в пучину. Но рано или поздно рыба вырвется из моря, в слепящем серебре, в алмазном блеске.