Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Но случай оказался трудным. Двенадцать апостолов сидели несколько секунд так неподвижно, что ярко освещенный стол заседаний, в центре которого возвышался Паули, опять стал походить на «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи.

Компромиссные предложения резко отвергались то Паули, то директором, которые все больше и больше впадали в амбицию. Так прошел час. Члены муниципалитета уже примирились было с мыслью, что дельный директор уйдет в отставку. Но тут лавочник положил руку на середину стола и снова сделал тот же жест, что и в кабачке, — сжал ножку воображаемой рюмки. Потом он выпрямился и заговорил.

Он думает, что нашел путь к примирению. В подвале казино до сих пор стоит старый стол для игры в буль. Господин директор давно уже требует, чтобы эту игру разрешили. А самое главное, что от игры курорт получит весьма солидный дополнительный барыш. При этих словах лавочник взглянул на Паули.

— Правда, вы, господин пастор, из моральных соображений против игры в буль. Но согласитесь сами, вам все же следует пойти навстречу господину директору. В вашей прекрасной проповеди вы, как говорится, перехватили через край. Меткую фразу нашего дорогого поэта Готфрида Келлера «Брехали прежде псы одни» вы обратили против директора, и за эти слова отвечаете вы, а не Готфрид Келлер.

Указательный палец лавочника с быстротой молнии метнулся к груди Паули.

— Не обижайтесь, господин пастор… У меня будут вот какие предложения: во-первых, право наших сограждан пользоваться общественными парками впредь не должно нарушаться. Во-вторых, господин директор, со своей стороны, может снова разрешить игру в буль. А теперь, господа, слушайте! Последний пункт устроит все стороны! Треть доходов от игры поступает в кассу курорта, треть — в казну общины, наконец, последнюю треть получит господин Паули для оказания помощи бедным горцам. Я думаю, это решение будет приемлемым для всех. Мы добьемся мира за счет Приезжих, а им ничего не стоит оставить у нас лишнюю тысчонку-другую.

Лица снова прояснились. Директор с облегчением вздохнул, да и Паули, никогда не забывавший о тяжелой нужде горцев, ничего не мог возразить. Он хорошо понимал, что одними благотворительными спектаклями делу не поможешь. Не станет же он каждый день выступать перед прихожанами в ночной рубашке.

Дружной гурьбой все снова отправились в кабачок ратуши. На этот раз лавочник заказал «три рюмки самого лучшего». Под самым лучшим он подразумевал «децале». Сегодня «децале» было ему по карману. Дело в том, что в его лавке уже много лет пылился большой кусок зеленого сукна. Этим сукном он намеревался обить стол для игры в буль.

Курортная публика сидела под открытым небом, за столиками, залитыми светом. Оркестр на террасе курзала играл танго, но ему безучастно внимал лишь звездный небосвод. Среди праздного люда, медленно двигавшегося двумя встречными потоками мимо освещенных витрин, Паули и жених с невестой выделялись уже своей походкой, они единственные торопились домой.

Но вот городские огни остались где-то позади. Только звезды по-прежнему блестели. Была ночь, и пахло травами. Матильда шла между Паули и Зилафом.

Она чувствовала, как легко ступают ее ноги и как при каждом шаге широкая юбка бежит ей навстречу, ласково касаясь колен. Только рука, которую держал Зилаф, была словно чужая. Матильда совсем не чувствовала ее.

На том месте, где они поцеловались, Зилаф взглянул на Матильду. У девушки подогнулись колени.

Паули, размахивая тростью, как всегда не достававшей до земли, обогнал их на несколько шагов.

— Если хотите целоваться, — сказал он, закинув голову, — имейте в виду, я ничего не вижу.

— Можешь смотреть, — сказал Зилаф.

Матильда вырвала руку. На глаза у нее навернулись слезы. Опустив голову, она медленно нагнала Паули и взяла его под руку.

— Милая моя, он ведь не хотел тебя обидеть.

Закусив губы, Матильда подавила рыдание.

Мать поджидала их у калитки. Паули подошел первый и с сияющим лицом сообщил ей о помолвке. От изумления старушка поднесла руки к вискам.

— Как же это случилось?

— Случилось, и притом без нашего участия. Вот так-то, — сказал Паули.

И тогда старушка поступила так же, как пятьдесят лет назад поступила ее мать: она взяла руку Матильды, подняла ее и торжественно повела невесту в дом. Они молча взошли по лестнице. Проводив Матильду до самых дверей комнаты, мать Паули бережно поцеловала ее в лоб и легонько втолкнула в комнату.