Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

К столу подсела певичка из кабаре — Рези Лангер — и сказала Михаэлю что-то лестное о «Разбойничьей шайке». Шмидт обернулся к Михаэлю:

— «Разбойничья шайка» имеет успех, правда? Рези, душенька, скажи, какая книга лучше — «Карлос и Николас» или «Разбойники?»

— О, «Карлос и Николас» — прекрасная книга, но «Разбойничья шайка» тоже прекрасная книга.

Шмидт ткнул указательным пальцем в грудь Михаэля:

— Теперь ты сам слышал: «Карлос и Николас» будут жить года, а «Шайка» — просто белиберда. Твое здоровье, брат! — Вечер затянулся до шести утра.

А через два дня Лиза и Михаэль, увлеченные людским потоком, шли по Унтер-ден-Линден к Шлосплацу, где чернело сплошное море людских голов, а самые горячие уже готовы были стать на голову. Был жаркий день, 4 августа 1914 года.

Кайзер Вильгельм II в парадном мундире вышел на балкон. Он обратился к морю голов и сказал, что объявил войну и что не знает больше никаких партий, а знает только немцев.

Мертвую тишину разорвал неистовый рев восторга. Лиза всхлипывала. Михаэль побелел. Много ли жен и матерей плачет сейчас по всей Германии? Или одна только Лиза?

За молнией, сверкнувшей на Шлосплаце, ударил гром на полях сражений. Кончилась одна эпоха. Началась другая — эпоха уничтожения. Небо и земля прогневались. Тридцать восемь лет спустя, в 1952 году, когда над миром нависла опасность третьей мировой войны, войны атомной, грозящей уничтожить жизнь на земле, Михаэль сказал себе, что XIX век кончился не тридцать первого декабря 1900 года, а 4 августа, в тот час, когда облаченный в мундир преступник вышел на балкон.

Лиза и Михаэль, все еще увлеченные людским потоком, покинули Шлосплац. Два инородных тела среди безумцев, они шли, опустив головы, молча, не глядя по сторонам, и боялись высказать вслух то, что им говорило сердце, чтобы безумцы не сочли их безумными и не уничтожили их.

На вокзале Фридрихштрассе они поднялись на перрон, там было уже полно солдат в походной форме. В дулах винтовок торчали букетики цветов. Женщины плакали. Из подходившего поезда донеслась солдатская песня: «Утри-ка слезы наждаком».

В первых боях молодые добровольцы гибли тысячами. Спившийся студент Фриц, другой студент — Козлик, один из членов группы «Голубой всадник» и три многообещающих молодых поэта, завсегдатаи Западного кафе, были убиты в первых же боях. Воинственный угар бушевал над мертвыми. Гигантские заголовки газет сообщали о потерях французов.

Один из наиболее популярных театральных критиков Берлина как-то после премьеры явился в Западное кафе во фраке. Концы его рыжеватых усов были закручены вертикально до самых ноздрей. Губы у него были розовые. Критика встретили аплодисментами, — вчера он опубликовал в газете свое новое стихотворение о войне.

Британца — пинком, француза — штыком, Ивана — ядром.

Михаэль с ненавистью посмотрел на этого пошляка, который мог бы вести себя поумнее. Ни англичане, ни французы, ни русские не сделали Михаэлю ничего дурного, а вот учитель Дюрр как раз был немец. Он подумал: «Десять тысяч Дюрров по всей Германии готовили своих учеников не для жизни, а для казармы, для войны, для смерти — из этого можно было бы сделать отличное стихотворение против власть имущих и против безумия нашего времени».

Четвертого сентября 1914 года на квартире у Михаэля собрались немногочисленные противники войны, жившие тогда в Берлине, среди них — поэт Рене Шикеле, философ Отто Бук, писатель Макс Брод и испанский журналист Альварес дель Вайо. В кровавом, окутавшем мир тумане они тщетно вопрошали — как же можно прекратить войну, если ее нельзя прекратить ни словом, ни пером? Ведь и социал-демократы проголосовали за военные кредиты.

Когда в битве на Марне с 9 по 15 сентября 1914 года Гальени опрокинул стратегический план Шлиффена, считавшийся непогрешимым, никто в Германии не подозревал, что война уже в сущности проиграна. Все больше становилось вдов, все больше матерей и невест надевало траур, списки убитых — пал на поле чести — заполняли газетные полосы, длинные составы везли раненых. Военный угар достиг апогея.

Молчали солдаты, приехавшие в отпуск с фронта, молчали калеки.

Михаэль заканчивал свою книгу «Причина». Уже задушен учитель Дюрр. Убийца уже объяснил суду присяжных, почему он убил Дюрра, он уже приговорен к смерти.

Михаэль сидел в Западном кафе и пытался описать последний час перед казнью. Возле его столика стояло четыре человека. Среди них — тот самый журналист, который подарил Михаэлю дубовый стол. Битых полчаса они с восторгом говорили о войне; у Михаэля уже задрожали губы от волнения и с трудом подавляемого гнева. Но его красноречивые взгляды не производили на четверых энтузиастов ни малейшего впечатления.