До Средиземного моря было еще далеко. Но от Атлантического океана стало еще дальше. За две недели друзья пересекли почти половину Франции. Марсель перестал быть миражем. Теперь это был вполне реальный город, до которого оставалось столько-то сотен километров.
Но однажды им пришлось столкнуться с новым препятствием, по сравнению с которым даже их отчаянно смелое бегство из лагеря представлялось относительно безопасным предприятием… Уэстон, двойник и австриец покупали на постоялом дворе сигареты, а историк ждал товарищей на улице, разглядывая две выветрившиеся плиты из песчаника и пытаясь прочесть фамилии жителей деревни, погибших в 1870 и в 1914–1918 годах. Когда все четверо уже садились на велосипеды, они вдруг заметили на воротах мэрии новое объявление со свастикой. Под угрозой жесточайших репрессий французам запрещалось бежать на неоккупированную территорию. На французскую полицию возлагалась обязанность следить за тем, чтобы каждый француз оставался там, где он находился в настоящее время. Все дороги были поставлены под строжайший контроль немцев. Каждый, кто, выйдя за пределы населенного пункта, не предъявит соответствующих документов, подвергнется аресту. А кто не остановится, когда его окликнут, будет расстрелян.
Таким образом, встреча с немцами означала теперь для четырех беглецов неминуемую гибель. Им ничто не поможет, даже если они остановятся, когда их окликнут.
— Идиллия кончилась, — сказал Уэстон.
Друзья почувствовали, что они со всех сторон окружены врагами. Молча они отвели свои велосипеды назад к околице и свернули вправо на тропинку. Теперь они уже не рисковали заезжать в деревни; ни одной секунды они не чувствовали себя в безопасности. Точка, показавшаяся вдали, и та вселяла в них страх. Они казались себе дичью, загнанной охотниками.
Тропинка обрывалась у пруда. Беглецы двинулись через картофельное поле к лесу, забились там в кусты ежевики, молча вопрошая деревья, как им уйти из сетей немцев.
Земля в лесу была покрыта толстым слоем мха… Четыре пары глаз встретились с остановившимися от страха глазами незнакомца, который вдруг вырос перед ними. Ужас объял беглецов, но они все же заметили, что и нежданный пришелец смертельно напуган. Через секунду все пятеро уже улыбались друг другу. Они почувствовали взаимную симпатию. От молодого француза друзья узнали, что во Франции уже создано движение Сопротивления.
Много бед ожидало этого двадцатилетнего юношу, множество неведомых опасностей подстерегало его. Но в глазах молодого француза светилась непреклонная решимость. Уэстон дал ему денег. А потом юноша бесшумно растаял между деревьями.
Беглецы с трудом пробрались на велосипедах через молодой ельник, доходивший им только до груди. Дальше начиналась тропинка, но по ней нельзя было ехать, так как ее сплошь покрывали узловатые толстые корни деревьев. Наконец они набрели на ровную, хоть и очень узкую дорожку. По ней можно было продвигаться только гуськом. За плечи цеплялись ветви деревьев. Когда они доехали наконец до просеки, солнце уже давно зашло.
По обе стороны широкой просеки стеной подымались ели. Просека шла напрямик через лесную чащу и, убегая вдаль, казалась чертой, проведенной мелом по зеленому сукну.
Закапал дождь, но на небе, так же как и весь день, не видно было грозовых туч. То был хороший летний дождь, налетевший совершенно внезапно. Не прошло и полминуты, как капли образовали сплошную водяную завесу, с шумом падавшую на землю. Путникам пришлось сойти с велосипедов: там, где была дорога, теперь бежал быстрый ручей.
Вдруг стало совершенно темно. Нигде не было видно жилья. И лесу не предвиделось конца. С трудом продолжали беглецы брести во мраке. Не могли же они лечь в воду. Никто не произносил ни слова. Только раз историк окликнул своих спутников, чтобы убедиться, что он от них не отстал. Все четверо промокли до нитки.
Вдали залаяла собака. Справа лес кончился. Но они заметили это только сейчас.
Собака снова залаяла. Хозяин посадил ее на цепь, вышел на дорогу и крикнул:
— Кто там?
В темноте они чуть было не прошли мимо хутора. Хозяин положил в печку большие поленья. По просьбе путников хозяйка принесла им горячий кофе и опять улеглась. Крестьянин вышел.
Всю свою одежду беглецы развесили на веревке, чтобы просушить ее. Закутавшись в одеяла, они лежали теперь на каменном полу у ярко полыхавшего огня. Трое из них уже спали. Только историк молча смотрел в огонь. На глаза у него навернулись слезы. То не были слезы усталости или страха. Ему было тепло. Он обсох и чувствовал себя в безопасности. Но на секунду его потрясло сознание того, что после жизни, полной неустанного и плодотворного труда, он вынужден скрываться в лесах, словно беглый каторжник. Наутро историк проснулся совсем другим человеком. Его упрямо сжатые губы выражали непоколебимую решимость, теперь он был готов сразиться с целым светом.
Читать дальше