Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

Вот тут и подоспела негаданно эта спасительная путевка, а с ней и денежный перевод на дорогу с прежнего места работы и писулька от дружка Лехи Трепачева. После дембеля они вместе устраивались на работу и чуть ли не в один год женились, да только после того их дорожки разбежались в разные стороны. Услужливого и скорого на язык дружка начальство двинуло по профсоюзной линии, стал он освобожденным председателем постройкома и попёр выше – сделался большим профсоюзным дурилой в тресте, а потом, как говорят, и партийным. Работенка вроде не хилая и не пыльная, зато денежная. Вот и расстарался дружок бесплатной путевкой и деньжат с ней подкинул. Правда, иногда в Степанову голову закрадывалась слабая мыслишка, что без Нинкиного участия эта путевка вряд ли бы ему выгорела. Допекла, видать, разжалобила, недосягаемого теперь Леху. Вот и подсуетился дружок по старой памяти, совесть-то еще, видно, не растерял, усевшись в высоком кресле.

В последние дни этой недели Степан все свободное время коротал на привычном месте, за скамейкой, на которой также целыми днями сидели две молодящиеся женщины неопределенного возраста – они еще не стали необратимо старушками, но на критический мужской взгляд уже не были и женщинами, достойными пристального внимания. Как их звали-величали Степан не запомнил, но про себя, для облегчения, прозвал их сударками. Одна из них была полноватая, смуглая, другая – светловолосая, худенькая. Слушать их бесконечные разговоры, к удивлению Степана, было интересно, да к тому же от плохих мыслей его отвлекали.

За свою долгую и, видать, нелегкую жизнь они немало настрадались, на все события в жизни у них был устоявшийся взгляд, а ещё высказывали суждения, изумлявшие Степана сермяжной правдой, от которой ему порой становилось не по себе. На него женщины не обращали серьезного внимания, смотрели жалостливо, как на увечного, обреченного на страдания человека.

После утреннего скандального разговора с врачом Степан весь день провел на улице и вечером после ужина также устроился на привычное место за скамейкой, на которой уже сидели сударки и о чем-то оживленно разговаривали с рыжебородым мужчиной с крупным мясистым лицом и сильными волосатыми руками.

Вся его могучая, крепко сбитая фигура, по мнению Степана, годилась для самой ломовой работы на трассе или в колхозе. Однако, к его изумлению, этот крепыш оказался поэтом, их ровесником, звали они его Ванюшей и наперебой упрашивали почитать свои стихи.

Однако читать стихи Ванюше явно не хотелось, и он лениво отнекивался, говорил, что это и не стихи у него, а язвительная гримаса души стареющего человека на всю дурноту сегодняшней жизни, и портить им настроение в этот чудесный вечер он не хочет. Наконец согласился и читал стихи, как молитву, – каким-то заунывным, печальным голосом, но очень душевно. И когда он их читал, то казалось, мутный свет ночных фонарей колебался в такт его словам, тенями шарил по неестественно бледным лицам присмиревших сударок. И это ночное южное небо, с мерцающим переливом ярких звезд, и глухой грозный рокот тяжело вздыхающего моря, и эти молитвенно грустные стихи как-то незаметно расслабили душу Степана, будто там неслышно оборвалась туго натянутая струна, и ему впервые стало до слез жалко себя, так рано исковерканного жизнью, совсем павшего духом.

Вспомнились жена, дочь, и на него впервые накатила неожиданная жалость к ним, нестерпимо захотелось их увидеть, услышать родные голоса, обнять их и долго, долго от себя не отпускать.

Как-то незаметно Степан задремал, будто провалился в преисподнюю. Сколько это длилось, не понял, и когда вдруг нервно встрепенулся, прогнал дремоту, то услышал глуховатый и сердитый голос Ванюши:

– Наконец-то съездовские потрошители нашей жизни закончили свой базар. И вроде умотали на все лето в отпуск до следующей грызни.

– Да ладно вам, Ванюша, – встревоженно перебила его смуглая сударка, – они там сами по себе, а мы сами – так и живем. Понимать же надо, они там наскандалятся, наболтаются, отведут душу в спорах, а мы – переживай за них, кто прав, кто неправ, будто у нас других забот нет.

– Вот в том-то и дело, что наболтаются, – снова вспылил Ванюша, – а мы от них дела ждем, чтобы толковые законы принимали, а не приучали нас жить по неписаным понятиям уголовного сброда. Поэтому законы для нынешней жизни они обязаны принимать эффективно действующие, и каждый закон должен быть надежным и убойно точным, как русская трехлинейка, простым и всем понятным по устройству, как стебель, гребень, рукоятка. И бить по цели эти законы должны без промаха, наповал, чтобы ни один проходимец, какой бы пост ни занимал, не имел возможности избежать законного возмездия. И никаких прессконференций по этому поводу не надо проводить. Лишнее это – тратить время на хапуг. Тогда и порядок в стране наведем. А то что сейчас они натворили, так не только свою страну, но и свой народ от большой беды не уберегли, а все скандально заболтали и проболтали.