Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

– Живы ли?

В ответ она безнадёжно махнула рукой в сторону свежих деревянных крестов деревенского кладбища, уходящего вглубь бора, и безразлично ответила:

– Почти все там лежат, раз по-человечески жить не захотели.

Меня просто поразило, с каким равнодушием говорит она об умерших земляках, которых знала с детства. До какой же степени безразличия надо было ей дойти, чтобы так о них говорить. Видимо, привыкли к таким печальным случаям и относились к ним без эмоций. Она немного помолчала, тяжело вздыхая, и добавила, будто в своё оправдание:

– Мы ведь по очереди сейчас пасём личный скот, а колхозное стадо всё давно порезали, ни одной коровёнки не осталось. А жить-то надо, вот и пасём дворами, у кого хоть какая-то скотина осталась.

Жутко было слушать эту печальную историю, случавшуюся тогда почти в каждом колхозе. Но у меня на языке давно вертелся только один к ней вопрос, который хотел задать и никак не осмеливался. «Зачем и для кого она накрасила губы, будучи пастушкой, в этом безлюдном месте, находясь целый день со стадом коров среди комариного царства?» Все остальные вопросы блекли, глохли, были лишними и ненужными. Но этот главный вопрос застревал в глотке и никак не мог вырваться наружу, чтобы нечаянно не уязвить женское самолюбие. А может, мой здравый смысл, тормозящий первые душевные порывы, тогда ещё надёжно срабатывал в подобных случаях и оберегал меня от позора перед этой женщиной? Всё возможно, но этот главный вопрос я так и не задал тогда и благодарен своим мозгам, что их в тот момент удачно заклинило.

Гроза приближалась. Мы с сыном попрощались с пастушкой, так и не узнав в спешке её имени, замужем ли она, есть ли дети у неё и сколько, и тронулись в путь. Я оглянулся и увидел, как она поднялась с пенька и прощально махала нам веткой хвои, приветливо улыбалась накрашенными губами. Моя душа будто оцепенела, и я с содроганием подумал: «Вот мы с сыном редкие залётные гости, уезжаем к себе домой, где у нас имеется относительно комфортабельное жильё, а эта прекрасная женщина остаётся здесь навсегда в этом захудалом месте до конца своей жизни, которую счастливо или несчастливо здесь прожила. Сюда и дороги-то пригодной для нормальной езды никогда не было, нет сейчас, да и не скоро ещё будет. Социалистическое средневековье наяву.

Пусть так, но здесь прошло её детство, юность, здесь случилась первая любовь, замужество и дети, наверное уже взрослые. Здесь похоронены все предки, это её малая Родина, краше которой для неё на этой земле места нет. А накрасила губы лишь потому, что в сегодняшней одичалой жизни просто захотелось понравиться самой себе, хоть на один день, даже в этом глухом и безлюдном месте. Это её право, красить ей губы или не красить. И разрешения на это она ни у кого не должна спрашивать и, тем более, кому-то объяснять, почему она это сделала. Она вообще никому ничего не должна и ничем не обязана в этой жизни. Это мы, городские жители, у неё в неоплатном долгу. Единственно, к чему она безоговорочно обязана стремиться в своей жизни, так это любить, быть любимой и рожать здоровых детишек да не забывать заботиться о своей внешности, чтобы прилично выглядеть, насколько это возможно в деревенской жизни. Всё остальное невольно им устроили нынешняя власть и бессовестные, спившиеся мужики, взвалив на их плечи большую часть проблем сегодняшней деревни. И теперь этот огромный воз они покорно на себе тянут, как в войну тянули и вытянули, спасая Отечество.

Так и живём, и в ус не дуем.

В раннее октябрьское хмурое утро, когда напрочь одомашненные мужики ещё беззаботно нежились в тёплых постелях в своих городских квартирах, два охотника уже спешили на охоту, стараясь как можно поскорее добраться до загородного тракта, чтобы там на случайной попутке доехать до нужного им места.

Один из них, что моложе, был врождённым охотником, звали его Павлушей, хотя ему было уже за тридцать. Второго, что постарше, величали Петровичем, и было ему около пятидесяти. И встрял он в беспокойное охотничье дело, как можно было судить с его слов, случайно, по моде той поры, когда служил в армии. А работая на заводе инженером по снабжению, присоединился к местной охотничьей братии от безделья, как бывший офицер, уволенный в запас, которому в свободное время решительно нечем было заняться. Но вполне возможно, что во время воинской службы его, услужливого по характеру, старшие начальники брали с собой на охоту для подсобных дел, ради разных бытовых мелочей.