Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

Правда, была у Смутьяныча мутная полоса в прошлой жизни, когда он смолоду отважно прибился к главной стае красных воронов и вместе с ними зычным голосом истошно каркал о скором приближении светлой жизни, все приподнимаясь на верхушку власти, да вроде бы первым из воронья сбился с голоса, опасливо заголосил другим, за что был жестоко побит и выкинут из главного гнездовья на обочину жизни. Приметили тогда, что какое-то время изнывал Смутьяныч без дела и шибко маялся из-за этого. Да тут к сроку и пригодился своему растерявшемуся народу, взбаламученному бестолковым Мусаилом, чтобы повести его к всамделишной светлой жизни, только другой дорогой, о которой еще никто толком не знал, но все смутно догадывались, что такая мыслишка давно у них пробивалась, что действительно есть такая дорога, – еще старые люди не раз поминали об этом.

Много славных дел наметил поначалу Смутьяныч из того, что насулил народу, когда присягал на Библии, и кой к чему даже стал прикладывать свои царские руки. Да, как всегда водилось в Гегемонии, негаданно полыхнул беспощадный и жестокий бунт, который учинило злобное воронье, чтобы свалить его с трона. А народ-то дружной ватагой и встрял за своего царя, укротил бунтарей, а зачинщиков засадили в острог, но вскоре выпустили на волю с молчаливого согласия Смутьяныча и даже прилюдную порку им не учинили за безвинно пролитую кровь, как раньше это делалось. Сколько раз ему потом обидно попрекали и напоминали старую заповедь: «Не побеждай, царь, врага наполовину, а посля все кровью умоемся от твоих недобитков», – так нет, не послушался, отмолчался, ну а те скорехонько и напомнили всем об этом.

Сразу-то после укрощения бунта торопливо укатил народный царь со свитой к теплому морю, а заместо себя оставил своего пособника из холопов Ивашку Игнашкина, чтобы тот заворачивал всеми делами в державе, какие приспеют. Вот и наворочал изворотливый Ивашка столько худых непотребных дел, что пришлось царю его спровадить подальше от народного гнева. На место же Ивашки выискал себе царь другого пособника, отчаянно разухабистого мужичонку, с наглой ухмылкой, но смекалистого, непривычно для гегемонов грамотного и до неразумности скорого на руку.

От радости, что дорвался порулить державной казной, тот не мешкая и засучил рукава, наморщил широкий, умный лоб и ловко взялся со своими пособниками спасать разоренное хозяйство разрушенной державы от полного краха, а народ – от близившегося голода, да на диво и управился с этим, хотя и худых дел тоже успел наворочать изрядно. Но прошел слушок, что хорошее вроде перевешивает плохое. До сих пор об этом спорят много и нудно, но доспориться так ни до чего и не могут.

Да вот беда непоправимая – больше всех допек свой народ изворотливыми фокусами опытного мошенника самый востроглазый и пронырливый Емелин пособник по темным денежным делишкам. Который просто всех «надул» принародно, а кто говорит – «обул» в «бумажку-промокашку», всучив ее вместо денег, а она в мозолистых руках гегемонов бесследно истаяла вместе с последней надеждой на лучшую житуху при народном царе. И как говорят в народе, и огромный кусок державного богатства оказался немыслимо как у ворюг разных мастей, и что совсем худо, не подлежащим возврату. Сколько Гегемония существовала на земле, а такого грабительства не видывала и не слыхивала. Однакося недолго усидел широколобый грамотей на этом бойком прибыльном месте. Спровадил его Смутьяныч из-за народного гнева от греха подальше, а следом и других грамотеев вычистил под метелку, хотя самый востроглазый дольше всех усидел на кормовом месте, потому что был нужен для других скрытых царских дел.

А до этого наотдыхался народный царь у теплого моря, вволю наигрался мячиком, шибко любил он забаву, сколь надо накупался и свекольно забурел туго налитым лицом, то ли от сивухи, или от пялящего южного солнца. Да и сам теперича державно смотрел огнистым царским взором на своих верноподданных и подолгу в скрытом отдалении от народа загадочно молчал, а со стороны гегемонам казалось, будто думает он свою тяжкую думу о народном счастье, как его приблизить и каждого им одарить.

И как на беду, то радостно-вздуренное и суматошное времечко, стремительно летевшее с ветром перемен наперегонки, будто сломалось, обопнувшись обо что-то невидимое с разлета, и потерянно остановилось на перепутье, не ведая, в какую сторону идти по неторенной тропе, чтобы не заблудиться и не натворить ещё более тяжких бед.